Тибетская Книга Мертвых

Я думаю, этих пояснений достанет, чтобы дать внимательному читателю некоторое представление о психологии Бардо Тодол. Книга описывает путь посвящения в обратном порядке, которое, в отличие от эсхатологических ожиданий Христианства, приготавливает душу для нисхождения в физическое существование. Предельно интеллектуализированная и рационалистическая мирорассудочность Европейцев подсказывает нам эту более подходящую обратную последовательность Бардо Тодол, которую можно рассматривать, как отчет об опыте Восточной инициации (посвящении), хотя каждый волен, если того пожелает, подставить христианские символы вместо богов в Хониид Бардо.

В любом случае, последовательность событий, как я только что описал ее, предлагает близкую параллель с феноменологией Европейского подсознания, когда оно претерпевает "процесс посвящения", то есть когда его собираются анализировать. Преображение подсознания, которое случается в процессе анализа, делает этот анализ естественным аналогом религиозной церемонии инициации (посвящения). Хотя последние в принципе отличаются от Естественного процесса посвящения в том, что естественный ход событий предвосхищается, и спонтанное рождение знаков подменяется тщательно отобранным набором символов, предписанных традицией. Мы можем увидеть это отчетливо в сочинениях Игнатия Лойолы или в медитационной йоге Буддизма и Тантризма.

Обращение порядка глав, которое я предложил здесь, с целью помощи в понимании, ни в какой мере не совпадает с изначальным назначением Бардо Тодол. Так же не созвучны и психологические упражнения, которые вторичны по своим намерениям, хотя, быть может, и не вызвали бы возражений у ламаистов.

Действительная цель этой исключительной книги, которая быть может, покажется очень странной образованному Европейцу двадцатого столетия, — просветить помершего в его путешествии через просторы Бардо. Католическая Церковь является единственным местом в мире для белого человека, где как-то пекутся о душах ушедших. Внутри Протестантского лагеря, с его жизнеутверждающим оптимизмом, мы обнаруживаем лишь несколько медиумических "спасительных кругов", чье назначение главным образом в том, чтобы помершему донести, что он действительно помер.

В целом, у нас нет ничего на Западе, в какой-нибудь степени сравнимого с Бардо Тодол, за исключением определенных тайных наставлений, которые недоступны широкой публике и обыкновенным ученым. В соответствии с традицией, Бардо Тодол также, кажется, было записано в разряд «тайных» книг, «закрытых», как ясно об этом пишет доктор Эванс-Венц в своем предисловии. Как таковая она формирует особую главу в магическом "излечении души", которое простирается даже после смерти. Этот культ смерти рационально зиждется на вере во вневременность души, но его иррациональная основа обнаруживается в психологической нужде живых, сделать что-нибудь для ушедших.

Это простейшая нужда навязывает себя даже самым «просвещенным» индивидуумам, когда они сталкиваются со смертью близких или друзей. Вот почему, просвещение или непросвещение, у нас все еще существуют все виды церемоний по покойникам. Если Ленин был подвергнут забальзамированию и выставлен напоказ в пышном мавзолее как египетский фараон, мы можем быть совершенно уверены, — это не потому, что его последователи верили в воскресение его тела. Исключая Мессу, которую служат заупокой в Католической Церкви, обеспечение, которым мы запасаем, снабжаем помершего, — рудиментарно и стоит на нижнем уровне качества. Не потому, что мы не способны убедить себя в бессмертии души, а потому, что мы рационально исключили вышеупомянутую психологическую нужду из нашего существования. Мы ведем себя так, будто в том не нуждаемся, а поскольку мы не можем поверить в жизнь после смерти, мы предпочитаем вообще никак этого не касаться.

Люди попроще следуют своим чувствам и, как в Италии, ставят себе надгробные памятники «жутких» красот. Католическая Месса по душе по уровню значительно выше этого, потому что она выразительно предуготована покойному и имеет целью благоденствие души покойного, а не является простым удовлетворением слезливых чувств.

В Бардо Тодол с уверенностью можно обнаружить высшее применение духовных усилий в интересах усопшего. Они так подробны и основательно приспособлены к очевидным изменениям в состоянии помершего, что любой серьезный читатель должен спросить себя, а не могло ли быть так, что эти мудрые старые ламы, в конце концов, поймали отсвет четвертого измерения и сдернули малость покрывало с величайшей тайны жизни?

Если правда обречена на то, чтобы всегда разочаровывать, возникает почти искушение допустить хоть такую реальность, какая содержится в видениях жизни Бардо. Во всяком случае, неожиданно и так оригинально, если ничего другого, обнаружить послесмертное состояние, из которого наше религиозное воображение сформировало самые грандиозные концепции, нарисованные зловещими тонами, в виде ужасающего сновидения, которое последовательно деградирует.