Тибетский лабиринт

Из темных ниш по сторонам могучих ворот выступают два гелонга в желтых одеждах. Яков спрыгивает на землю и отвечает на учтивый поклон. Слуха пришельца достигает слабый щелчок, и в дубовых створках будто углем вычерчивается низкий квадрат входа. Кажется, что там, внутри, вместо воздуха вода, во двор монастыря хочется не войти, а нырнуть. Стены и колонны слабо колышутся - почти как от жара, хотя рассвет на такой высоте морозен.

Будто соткавшись из воздушных потоков, перед путником возникает монах в красной хламиде со связкой гремящих ключей, один из которых длиной почти с локоть.

Хранитель ключей указывает путь, и они с Яковом направляются к лестнице, не выходя в светлый квадрат двора.

Монах поворачивается спиной, но перед глазами Блюмкина продолжает стоять плоское морщинистое лицо: широкий нос, приспущенные веки, вместе со складками на лбу рисующие на лице коромысло с двумя тяжелыми ведрами-ушами. Чудной головной убор и торчащие из-под него редкие грязные волосы. Треугольник над губами будто вдавлен в череп пирамидкой китайской печати, а жиденькая бороденка вполне аккуратно пострижена или, скорее, выдергана.

Вдруг откуда-то приходит понимание, что со временем многое выветрится из памяти, возможно, даже позабудется само тибетское путешествие, и только лицо этого старика-ладакца останется с ним до конца жизни.

Поднялись по каменным ступеням, Хранитель ключей отворяет дверь и пропускает гостя вперед.

Яков осматривается, улыбаясь предупредительности монаха. В просторной комнате четверо: самый старый в такой же желтой хламиде, что и гелонги у ворот, сидит в центре; двое, помоложе - в пыльных красных одеждах - застыли по правую руку от старика, по левую же расположился индус в европейском платье. Эти четыре персоны сидят в позе Будды Благословенного, прозываемого также Шакьямуни, Будда современности. А вот пятый, не замеченный ранее, занимает красивый стул с резной спинкой и широкими ножками, выполненными в виде львиных лап. Он сидит в позе Гневного Будды - Майтрейи, Будды будущего. Яков отмечает сей благоприятный знак, ибо именно о будущем должен он повести речь с собравшимися.

- Приветствую тебя, дорогой друг! - по-английски обратился к нему человек, сидящий на стуле.

- Таши делег, - ответил гость по-тибетски и поклонился.

Присутствующие ламы улыбнулись одними глазами, а индус коротко кивнул.

- Надеюсь, хорошо добрался, Яков? - спросил сидящий на стуле. - И кстати, беседовать с тобой стану один я. Прочие будут слушать.

- Как угодно, - сказал Блюмкин и добавил весело: - Спасибо за заботу, дорога оказалась чуть длиннее, чем мне говорили.

- Да, в наше время дороги опасны, - сочувственно заметил лама, - кашмирцы, афганцы в горах; снова грызутся кам и голоки, на границе же - хунхузы и китайские солдаты, что хуже иных разбойников. К чести Ладакха нужно признать: ни один путник не убит буддистом-ладакцем.

- Зато британские власти стараются всеми силами устранить это несоответствие, - резонно возразил Яков. - Но не будем отвлекаться, отцы…

Сказал и замер, не зная, правильное ли подобрал обращение, или же нанес невольное оскорбление. Но - нет, вроде, сидят так же недвижимо, смотрят перед собой, как будто тебя нет вовсе. Значит, можно продолжать.

- Караванная почта ходит медленно. Ваш благосклонный ответ и разрешение на визит застали меня уже в пути.

- Но почему ты приехал один, Яков?

Блюмкин опустил голову, но тут же взметнул на собеседника дерзкий взгляд:

- Не стану скрывать - в правительстве моей страны нет единства, и я представляю интересы лишь части руководства. Наши политические противники постарались, чтобы этот визит не состоялся, и частично добились успеха - другие члены Братства… э-э… не смогли приехать.

Сидящий на стуле тибетец кивнул.

- Отсутствие единства, понимаю…

- Руководство уполномочило меня передать глубокую признательность за поддержку нашей пролетарской революции, - горячо заговорил Блюмкин. - Сегодня завоевания революции как никогда нуждаются в покровительстве высших сил, в их знании и силе. Скажите же, что я не зря проделал весь этот путь, что увезу с собой вещественное доказательство нашего союза! С покорностью и благодарностью жду доброго слова,…отцы.

Четверо лам совершенно уподобились статуям Будд, ни один мускул не дрожит на их лицах, руки и ноги, что должны бы давно задеревенеть от подобных поз, не двигаются. Абсолютный покой в четырех фигурах.

- Европейцы таких как я в прежние времена звали «темными посвященными», - сказал сидящий на стуле. - Они вкладывали в эти слова нечто большее, чем благодарность или покорность. Истина в том, что я с трудом различаю то, что вы зовете добром и злом. И то, и другое - суть проявление Благословенного, я не могу принять одно, отказавшись от другого. Впрочем…