Тигана

— Пошли! — через секунду произнес Баэрд. — У нас много дел. — Дэвин последовал за ним вместе с Дукасом, Сертино и Наддо к наружной лестнице за окном.

Перед тем как шагнуть через подоконник, Дэвин оглянулся и посмотрел на кровать. Эрлейн заметил это.

— С ней все в порядке, — мягко сказал чародей. — Она в полном порядке. Делай, что нужно, и возвращайся к нам.

Дэвин посмотрел на него. Они обменялись почти застенчивыми улыбками.

— Спасибо, — сказал Дэвин, имея в виду сразу многое. И последовал за Баэрдом вниз, в суматоху шумных улиц.

Она проснулась за несколько секунд до того, как открыла глаза. Почувствовала, что лежит на чем-то мягком и неожиданно знакомом, а вокруг звучат голоса, то приближаясь, то отдаляясь, словно морской прибой или медленно кружащиеся светлячки летней ночью дома. Сначала она не узнавала эти голоса. Ей было страшно открыть глаза.

— Думаю, она уже очнулась, — сказал кто-то. — Сделайте мне одолжение и оставьте нас с ней вдвоем на несколько минут.

Этот голос она знала. Она услышала, как люди встают и выходят из комнаты. Закрылась дверь. Тот голос принадлежал Алессану.

А это значит, что она не умерла. И это все-таки не Чертоги Мориан, и ее окружают не тени умерших. Катриана открыла глаза.

Он сидел на стуле, близко придвинутом к ее кровати. Она находилась у себя в комнате в гостинице Солинги. Кто-то снял с нее черное шелковое платье, смыл кровь с ее кожи, укрыл одеялом.

От нахлынувших воспоминаний у нее закружилась голова.

Алессан тихо сказал:

— Ты жива. Эрлейн ждал тебя в саду, под окном. Он отключил твое сознание, а потом поймал на лету с помощью магии и принес сюда.

Катриана снова закрыла глаза, пытаясь справиться со всем этим. С самим фактом жизни, с поднимающейся и опускающейся в такт дыханию грудью, с биением сердца, со странным, головокружительным ощущением, словно она могла унестись от самого легкого дуновения ветерка.

Но она не улетит. Она находится у Солинги, и Алессан сидит рядом. Он попросил всех выйти. Катриана повернула голову и снова посмотрела на него. Он был очень бледен.

— Мы думали, ты умерла, — сказал он. — Мы смотрели, как ты падала, из-за стены сада. То, что сделал Эрлейн, он сделал по своей воле. Никто из нас не знал. Мы думали, что ты умерла, — повторил он через секунду.

Катриана обдумала это. Потом сказала:

— Я чего-нибудь добилась? Что-нибудь происходит?

Алессан запустил пальцы в волосы.

— Еще слишком мало времени прошло, чтобы сказать наверняка. Но я думаю, да. На улицах суматоха. Если напряжешься, услышишь.

Сосредоточившись, она действительно различила крики, топот ног, бегущих под окном.

Алессан казался неестественно подавленным, как будто боролся с чем-то. Но в комнате было очень тихо. Кровать теперь казалась мягче, чем раньше. Она ждала, глядя на него.

Алессан осторожно сказал:

— Катриана, я передать тебе не могу, как сегодня испугался. Ты должна меня сейчас выслушать и постараться все обдумать, потому что это имеет очень большое значение. — Выражение его лица было странным, и что-то такое было в его голосе, что она не вполне улавливала.

Он протянул руку и положил на ее ладонь, лежащую на одеяле.

— Катриана, я не сужу о тебе по поступкам твоего отца. Никто из нас этого не делает. Ты не должна больше так с собой поступать. Тебе никогда ничего не нужно было доказывать в оправдание. Ты такая как есть, сама по себе.

Для нее это была трудная тема, самая трудная из всех, и сердце ее забилось быстрее. Она внимательно наблюдала за ним, ее голубые глаза смотрели прямо в его серые. Его длинные, тонкие пальцы держали ее руку. Катриана сказала:

— Мы приходим в этот мир со своим прошлым, с историей. Семья имеет значение. Он был трусом, он убежал.

Алессан покачал головой, выражение его лица оставалось напряженным.

— Нам надо быть осторожными, — пробормотал он. — Очень осторожными, когда беремся их судить за то, что они делали в те дни. Есть много причин, кроме страха за себя, почему мужчина, имеющий жену и новорожденную дочь, мог предпочесть остаться с ними и попытаться сохранить им жизнь. Дорогая моя, за эти годы я встречал столько мужчин и женщин, которые уехали ради своих детей.

Катриана почувствовала, что вот-вот заплачет, и старалась удержать слезы. Она терпеть не могла говорить об этом. Этот вопрос был твердым ядром боли в сердцевине всех ее поступков.

— Но это было еще до Дейзы, — прошептала она. — Он уехал еще до сражений. Даже до того боя, который мы выиграли.

Он снова покачал головой, содрогнувшись при виде ее отчаяния. Неожиданно поднял ее руку и поднес к своим губам. Она не помнила, чтобы он когда-нибудь раньше так поступал. Во всем этом было что-то очень странное.

— Родители и дети, — произнес он так тихо, что она еле разобрала слова.

— Это так тяжело; мы судим с такой поспешностью. — Он поколебался. — Не знаю, рассказал ли тебе Дэвин, но моя мать прокляла меня в тот час, перед смертью. Назвала меня предателем и трусом.