Тигана

Но сейчас, когда безжалостное бронзовое солнце достигло зенита, и перевалило за него, и начало спускаться к морю, Альберико окончательно понял, что был прав в начале и ошибся в конце. Завоевание всей Ладони никогда не имело значения, но потеря ее означала потерю всего. В том числе и собственной жизни. Потому что некуда было бежать, негде спрятаться.

Игратянин обладал жестокой, поразительной мощью. Альберико это знал, он это знал всегда. Он боялся этого человека не так, как боится трус, но как тот, кто трезво оценил возможности противника и точно их себе представляет.

На рассвете, после того как алый луч вырвался из ладони Брандина, стоящего на своем холме, на западе, Альберико позволил себе надеяться, даже ненадолго возликовать. Ему надо было лишь защитить своих людей. Его войско было почти в три раза многочисленнее, и ему противостояло очень небольшое количество обученных солдат Играта. Остальные войска Западной Ладони состояли из случайного сборища ремесленников и торговцев, рыбаков и крестьян, и едва отрастивших бороду мальчишек из провинций.

Ему надо было лишь сдержать напор чар Брандина с холма и позволить солдатам делать свое дело. У него не было необходимости направлять свои силы вовне, против врага. Только сопротивляться. Только защищаться.

Если бы только он мог. По мере того как утро превращалось в день и жара наваливалась, подобно душному пологу, Альберико стал ощущать, как его воля постепенно, неохотно, мучительно отступает, сгибается под страстным, неослабевающим, оглушающим напором силы Брандина. Посылаемые игратянином с холма волны усталости и слабости накатывались на армию барбадиоров. Волна за волной, неутомимые, как прибой.

И Альберико приходилось их блокировать, поглощать и отражать эти волны, чтобы его солдаты могли сражаться дальше, без страха, сохраняя мужество и силы, изнемогая лишь от палящего солнца, которое заливало жаром и армию врага тоже.

Но задолго до полудня какая-то часть магии игратянина начала проникать сквозь его щит. Альберико не в состоянии был удержать ее всю. Она продолжала заливать долину, монотонная, как дождь, не меняясь по силе и ритму. Просто сила, льющаяся в огромных количествах.

Вскоре — слишком скоро, слишком рано — барбадиоры начали чувствовать, что сражаются так, словно поднимаются в гору, хотя находились на плоской равнине, словно солнце над их головами светит яростнее, чем над головами их противников, словно их уверенность и мужество вытекают с потом, сочатся сквозь одежду и латы.

Только численное превосходство удерживало их в строю, поддерживало равновесие на этой равнине Сенцио все утро. Альберико сидел в большом кресле под навесом, непрерывно вытирая лицо и волосы смоченной тканью, и боролся с Брандином Игратским всей своей мощью и всем мужеством, которые мог собрать.

Но вскоре после полудня, проклиная себя, проклиная душу давно съеденного червями Скалвайи д'Астибара — который чуть не убил его девять месяцев назад и который все-таки отнял у него столько сил, что убивал его сейчас, — проклиная императора за то, что тот живет так долго, превратившись в бесполезную, слабоумную, престарелую оболочку, Альберико Барбадиорский осознал мрачную, безжалостную истину: все его боги действительно покинули его под жгучим солнцем этой дальней земли. Когда начали приходить сообщения о прорыве передней линии обороны его войска, он стал готовиться, по обычаю своего народа, к смерти.

И тут случилось чудо.

Сначала он даже не мог понять, что происходит, настолько его разум был подавлен этой борьбой. Только то, что эта колоссальная тяжесть магии, льющейся вниз с холма, внезапно, необъяснимо уменьшилась. Она стала почти вдвое меньше, чем была всего мгновение назад. Альберико мог ее выдержать. Легко! Этот уровень магии был меньше его собственного, даже при его нынешней слабости. Он мог бы даже наступать, а не только защищаться. Мог атаковать! Если у Брандина больше ничего не осталось, если игратянин внезапно достиг предела своих ресурсов…

Отчаянно обшаривая мысленным лучом долину и холмы вокруг в поисках отгадки, Альберико вдруг наткнулся на третий источник магической силы и понял — и в сердце его из пепла возродился восторг, — что все же рогатый бог его не покинул, и Королева-Всадница Ночи тоже. Где-то неподалеку стояли чародеи Ладони, и они помогали ему! Они ненавидели игратянина так же сильно, как и он! По каким-то непонятным причинам они были на его стороне против человека, который назывался королем Играта.

— Я побеждаю! — крикнул он своим гонцам. — Скажите командирам в первых рядах, поднимите их боевой дух. Скажите им, что я отражаю силы игратянина!

Вокруг него раздались радостные крики. Он открыл глаза и увидел, как гонцы бегут вперед, через долину. Он потянулся мысленно к этим чародеям, четырем или пяти, насколько он мог судить по их силе, возможно, шести, пытаясь мысленно слиться с ними и их мощью.