Тигр, олень, женьшень

Перевел дух, собрался, целясь скорее не глазами, а каким-то шестым чувством. Треснул четвертый выстрел и… силуэт вздрогнул, сгорбился, ткнулся носом в снег, опрокинулся на бок и покатился по крутому склону. Собаки мигом его настигли, и все поехали одним клубком.

— Ого-го! Убил? Ушел? Где ты? — гремел в овраге знакомый бас. Усталость Жоржа улетучилась в одно мгновение. Его как сдуло с болота. А я скатился в ключ и, хватаясь за кусты, начал карабкаться к застрявшей в зарослях рычащей компании. От волнения ли, от мороза, но кровь из раненого носа хлестать перестала.

С трудом отогнали собак, начали осматривать кабана и в недоумении переглянулись: то был вовсе не секач, а старая, на редкость могучая чушка. И что еще удивительнее — из нижней челюсти на несколько сантиметров торчали хотя и нетолстые, но достаточно острые желтые клыки. Жорж протер очки:

— Секачиха! Впервые вижу такую…

Я и сам, перевидав сотни убитых кабанов, таких клыков у самки не встречал. Мы завели за эти клыки петлю охотничьей веревки и вдвоем стянули чушку на дно оврага. Собаки шли за нами гурьбой, в снегу позади оставалась длинная глубокая волокуша с красной полосой.

Нужно было торопиться, но проделали все по правилам. Обработали и укрыли надежно. Поверх нарубленного кустарника навалили несколько тяжелых обгорелых валежин, не забыли приладить гильзы и бумажки. И без передышки заспешили своим обратным следом.

Было совсем темно, когда добрались к памятному дереву и диву дались. Дон спокойно лежал на том же боку! Он лишь заерзал при нашем приближении.

Быстро переложили все содержимое моего рюкзака в рюкзак Жоржа, а в мой бережно усадили раненого пса, оставив снаружи только забинтованную лапу и умную голову. Я сел, продел руки в лямки и поднялся на ноги.

Дон оказался тяжелее, чем я представлял; шли при звездах долго, не раз садились отдыхать. За перевалом взошла луна, и мы совсем близко увидели роющихся в снегу кабанов. Они заухали, побежали; никто и не подумал их преследовать.

В палатку добрались только к полуночи. На этот раз не ложились Арсений и Чигони, несколько раз разогревая ужин. Арсений добыл недалеко от лагеря молодую упитанную чушку, которую решили отослать в город семье Жоржа вместо убитого им менее аппетитного секача.

На другой день на санях отправили Дона в деревню. К весне кость срослась отлично, он начал бегать не хромая. Но все это произошло значительно позже, а история с секачихой имела продолжение: через неделю по оставленной в снегу кровавой волокуше к клыкастой чушке явился хозяин маньчжурских лесов и гор.

И нам суждено было встретиться. Однако это уже другая история.

С глазу на глаз

С тех пор как проводили Жоржа, стало ясно, что на Дубовом делать больше нечего: потревоженный собаками и выстрелами зверь откочевал надолго. И поскольку уже изучили тайгу на многие километры вокруг, беспокойный дух бродяжничества не давал покоя.

На этот раз наметили глухую падь на юго-западе, где с осени не оставил следа ни один человек. Без особого сожаления сняли обжитый лагерь, погрузили палатку и скарб на впряженного в легкие сани рыжего бычка. Арсений, повар Чигони, возчик Понджуни и я помогали быку на подъеме, где нужно прорубали заросли, обходили упавшие деревья и камни. Зигзагами преодолели водораздел и под вечер стали на ключике в стороне от широкой пади. Прямо за палаткой начинался девственный кедровник, новый табор расположился на самой границе лиственного и хвойного леса.

Дружно принялись за знакомую работу, и через два часа все было готово. Палатка укрыта от ветра, замаскирована лапником и ветвями дуба, сооружены гнезда для собак, пробита прорубь, напилены и наколоты дрова. Все влезли в новый теплый дом и стали располагаться каждый в своем углу. И вдруг где-то неподалеку, как бы приветствуя наше прибытие, несколько раз низко и многозначительно проухал филин: «Угу, угу, угу!..»

Арсений поднял руку, все прислушались, а он, улыбаясь, сказал:

— Вот и хозяин объявился. Это он предсказывает нам удачу. Давай назовем этот лагерь Филиновым!

В самом деле, место оказалось счастливым, добычливым. В первые же дни взяли несколько солидных кабанов, потом брат обнаружил на крутом южном склоне Татудинзы крупного шатуна-медведя, который почему-то не собирался ложиться в берлогу даже в январские морозы. Арсений завалил топтыгина в таких крутяках, что сани подойти не смогли; зверя пришлось свежевать на месте и выносить по частям на плечах. К нашим разнообразным запасам мяса прибавилась медвежатина, и Чигони, широко улыбаясь, шутливо спрашивал: «Что сегодня изволите? Филе косули, кабана, медведя или пойманного мной в петлю зайца?»

Огромную медвежью шкуру очистили от сала и растянули на жердях возле палатки. Рядом, под старой елью, соорудили крепкий стеллаж с наклонной лестницей, где аккуратно, штабелем, складывали вывезенные из леса туши добытых зверей. Их охраняли собаки.