При таком ритме можно было в продолжение десяти дней и ночей работать по десять—двенадцать часов. Если иной раз после устройства бивака у нас оставалось время, передняя связка могла по своему желанию выйти на участок, чтобы продвинуть свое дело, то есть дело всей экспедиции...
Михаил подает ничком и сипло, со стоном выдыхает:
— Не могу больше. Клянусь богом, не могу!..
Тут уж стало ясно, что состояние его катастрофично. Группа застыла на месте. Каждый напряженно думал: что же делать?
— Не могу идти ни вверх, ни вниз... здесь очень хорошо...
— Траверс не состоится. Мы должны спасать Михаила,— нарушил звенящую тишину, воцарившуюся после тех слов, Кухианидзе.
И снова — тишина. Молчание и неподвижность. Казалось, не люди — изваяния с ледорубами в руках и рюкзаками за спиной стоят в снегу.
Противоречивые чувства обуревали нас. Мы так радовались близкой победе, до которой оставалось совсем немного, и вдруг — эта беда! Ведь мы были альпинисты, а значит, единоборство с горами и страсть к их покорению для каждого из нас была смыслом нашей жизни. И в этот критический момент каждый был мучительно раздвоен. «Вверх или вниз? — стучало в голове.— Вверх или вниз?» И коварно, соблазнительно улыбалась сверкающая вершина, желанная, обратившаясямечтой...
Молчание стало невыносимым. Надо было на что-то решаться. Кто-то должен произнести «да» или «нет».
Да или нет?..
— До вершины рукой подать. Может, пройти по гребню до Центрального пика и тотчас вернуться обратно? — проговорил Кузьмин.
Спорить было невозможно. Да никто и не мог выдвинуть убедительный аргумент против. Все вздохнули с облегчением и даже с благодарностью посмотрели на Кузьмина. В конце концов ведь это он нарушил мучительное молчание.
Однако с места никто не сдвинулся. Сделать первый шаг оказалось еще труднее, чем нарушить молчание.
— Однако Михаила оставлять нельзя. Мы все должны остаться здесь. Если он протянет до завтра, мы тепло укутаем его и оставим здесь, а сами поднимемся на вершину. Я думаю, другою выхода нет. Мы должны выполнить человеческий долг перед больным товарищем. А ели он до завтра не выдержит... ну что ж, тогда что ж, пусть хоть сотни вершин, мы поднимемся на все вершины! А теперь я никуда не могу подниматься, я остаюсь здесь, здесь очень хорошо...— Я положил руку на плечо Михаилу и слегка встряхнул его:— А, Миша, ты ведь сказал, что здесь хорошо?
Он поднял воспаленные глаза и попытался улыбнуться, но не сумел. Только морщины на лбу как-то изогнулись, словно он старался вспомнить какую-то старую историю и не мог.
Тэймураз заметно приободрился. Он оглядел нас и спустился на ступеньку ниже. Илико и Джумбер дрогнули, словно их обдало сильной волной воздуха. Потом подняли ледорубы, собираясь следовать за Тэймуразом, и в это время Кузьмин категорически потребовал выйти на маршрут.
— Оставаться на этой высоте недопустимо. Еще день, еще одна ночевка, и мы все погибнем... Вы не понимаете этого?
Кузьмин был старший среди нас. Старший по возрасту и самый опытный. Приоритет в высотных восхождениях принадлежал ему. Кузьмину верили больше всех. А вера — это такая вещь...
Пока что все было в тумане. Что произойдет, что будет — кто мог это знать наперед?
«Может, и правда нельзя оставаться на такой высоте? Может, это «выполнение человеческого долга» попросту погубит всю группу?»
— Еще одна ночевка, и мы превратимся в дедов-морозов. Горные духи будут водить хороводы вокруг нас, благодарить за развлечение...
МЕСТИА
Позади остались родной дом, провожающие, сгрудившиеся на кромке поля. Они машут руками, уменьшаются, уменьшаются, становятся ростом с кукурузный початок... И вот уже мы смотрим на Местию сверху. Вот ее старые и новые районы... Энгури... мосты Сгимиэри и Шгеди... Альпинисты поднимаются все выше и выше...
Михаил, затенив рукой лицо от солнца, глядит на село. С грустной улыбкой он задумчиво говорит:
— Такой красивой Местиа никогда не была...
Я невольно обратил внимание на эти его слова. И даже удивился, подумал про себя: а что, собственно, изменилось в ней со вчерашнего дня?
Местиа с ее белоснежными башнями, с се старинными и современными постройками, с жителями, высыпавшими на улицы, словно улыбалась, провожая уходивших на Ушбу. Может, всеобщее возбуждение сделало ей краше прежнего, придало какую-то особую, неуловимую прелесть?
— Нет, такой красивой Местиа никогда не была...— повторил Михаил, опустил руку, повернулся и зашагал вместе со всеми.
ШАЛИКО МАРГИАНИ: «Я ГОВОРЮ: ДОРОГА, НО РАЗВЕ ЭТО ДОРОГА!..»
Участок № 1. 15.VIII.64 г.
Выходим из основного лагеря ровно в час ночи. На этом участке, то есть от глыбы, точно бородавка, торчащей на самой середине кулуара Ушбы-Чатини, до непосредственных подступов к Зеркалу, во время предварительных наблюдений мы заметили интенсивный камнепад. Чтобы избежать его, мы решили пройти этот участок ночью, когда природа относительно спокойна и все вокруг замирает.