Тигр. Тигр!

Арно проводил его до двери, отворил ее. С дивана подал голос Ковен:

— Вы понимаете, что вам назначена еще одна встреча, на сегодняшний вечер? Вы понимаете, что не можете уклоняться от наших приглашений?

Грэнвилл, пятясь к двери, пробормотал:

— Ковен, но вы же м-мертвы! Ничего не понимаю…

Вновь он услышал фальшивый смех покойника, а затем:

— Au revoir [151], доктор.

Захлопнулась дверь, Грэнвилл повернулся и поплелся через лабиринт проходов между столами к входной двери. Он был в шоке, голова кружилась. Сквозь грохот камнедробилок в ушах донеслось бодрое «до свидания» Шарпа, затем Гертруды… телефонистки… Он бросился к машине, увидел Джинни… почему-то в трех экземплярах; она распахнула дверцу — и замерла в изумлении, только губы шевелились, не произнося ни звука. Потом были рев и оглушающий удар по макушке… и темнота.

— Да, — сказал Чарлз кишащим вокруг бесформенным чудовищам, — Потому что это неправда, потому что звук и свет говорят без голосов и можно стать музыкой и слышать мысли…

—  Что это? — И повторил, не говоря: — Что это? Кто?

Он отмахнулся от пристававшего и завертелся в дикой спешке.

— Две части души — это музыка и боль, — энергично докладывал он, — И краски гремят, поют, звенят, плачут и кричат от страха и боли, увидев звук… Чей?

— Старр, — повторил пристававший. — Это Старр.

— О эти голоса, что поют, и звенят, и сливаются с музыкой, и сколь дивно сие смешение диковинных языке» в широчайшем диапазоне и величайшем параллаксе…

— Чарлз Грэнвилл!

—  Что?

— Доктор Грэнвилл?

— Вы что-то сказали? Вы говорите? Вам от меня что-то нужно?

— Это Старр. Ты слышишь? Способен слышать? Это очень важно!

—  Кто…

— Постарайся это запомнить. Ты должен запомнить!

—  Кто это?

— Чарлз, мы сможем помочь, если ты…

—  Я вас не слышу! Что? Что?..

— Мы хотим дать тебе ключ. Ты его должен запомнить. Слушай, Чарлз. Слушай, слушай! Уже началось. Слушай узор. Слушай, Чарли…

Чья-то ладонь обрушилась на челюсть Грэнвилла, в ушах зашумел водопад. Он повернул голову, спасаясь от новой пощечины, но удар следовал за ударом.

— Слушай меня, Чарли, — повторял Гарднер. — Не спи, приятель. Слушай. Просыпайся! Очнись! Очнись, малыш!

Вскинув кверху руки, Грэнвилл вскричал:

— Не надо меня трогать! Не хочу!

Гарднер схватил одной рукой его запястья и вгляделся в лицо.

— Спокойно, друг. — И ловко сунул под нос пузырек.

Резкий запах нашатырного спирта сразу заставил Грэнвилла открыть глаза. Он лежал на эмалированном столе в отделении «скорой помощи». На фоне окна застыл силуэт Джинни, сжавшей кулачки перед грудью.

— Хватит нашатыря, — пробормотал Грэнвилл. — Я очнулся. Я… — И тут он воскликнул: — Молчите! Я должен что-то запомнить!..

Он попытался удержать в памяти растворяющийся узор.

— Вот что, Чарли…

— Закрой рот! — Но требовать того же от уличного транспорта и больничного было бесполезно. — Нет, не получается…

К столу подошла Джинни, на ее лице читался страх.

— О Чарлз… — Она судорожно сглотнула и попыталась начать снова: — Чарлз, я…

— А, Джинни! Привет, Джинни… — Он сел на столе и нащупал повязку вокруг макушки, — Кто задул мой светильник? [152]

— У тебя был обморок, — не сводя с него глаз, ответил Гарднер, — Как раз когда ты садился в машину. Повалился головой вперед, Джинни повезла тебя в больницу. Ноги торчали наружу, их обдувало ветерком. Весьма поучительное и занятное зрелище для множества очевидцев.

— Ну и денек… — Грэнвилл встал на ноги и пошатнулся, Джинни поспешила обнять его. Взгляд интерна обежал облицованные кафелем стены и остановился на лице невесты. — Я видел Ковена.

— Ковена? — эхом повторил Гарднер. — Того задавленного психа?

— Я его видел.

— И убежал от него в панике? Доктор, с каких это пор ты боишься мертвецов?

— Он не мертвец.

— А вот с этого места поподробнее!

— Он не мертвец, — настойчиво повторил Грэнвилл и взял девушку за руку. — Сегодня утром Джинни с ним разговаривала. А я с ним потом встречался. Он живой. Говорит, что был вынужден броситься под машину, чтобы меня разбудить… не допустить, чтобы я и дальше спал.

— Мы с тобой что, на второй круг заходим? — насупился Гарднер.

— Он еще кое-что сказал, но я не совсем понял. Дескать, я представляю собой опасность, потому как я ученый-поэт. Я… должен кое-что выяснить.

— В двух словах, что именно?

— Сам не знаю. Раскрыть какой-то обман. Мистификацию. Нас дурят.

— В чем конкретно? И кто?

— Не знаю. Это как слепому описывать краски. Не поймет. Мы все слепые. Чего-то не видим, не понимаем. Мы…

Его перебил смех Гарднера. Лишенный веселья смех попугая. Грэнвилл холодно всмотрелся в лицо друга и коллеги, такое знакомое лицо с круто изогнутыми рыжими бровями, с морщинками у глаз… И тихо произнес:

— Эй, Гарднер.

Тот прекратил хихикать.

— Пожалуйста, извини. На меня иногда находит.

Пальцы Джинни стиснули ладонь Грэнвилла.

— Чарлз, что-то не так?

— Да ничего, Джинни. Просто я сейчас впервые разглядел твоего брата. Может быть, я и весь мир сейчас впервые разглядел.

— А давайте-ка, доктор, проверим ваш пульс, — Гарднер потянулся к руке Грэнвилла.