Тигр! Тигр! (сборник)

– Я велел тебе молчать, – прорычал Дагенхем. – Это больше, чем идеализм.

– Ничего нет больше идеализма.

– Секрет Фойла больше, – пробормотал Йанг-Йовил. – ПирЕ сейчас сравнительно маловажен. – Он улыбнулся Фойлу. – Секретарь Шеффилда подслушал часть вашей милой беседы в соборе. Нам известно, что вы джантировали в космосе.

Воцарилась внезапная тишина.

– Джантация в космосе! – воскликнул Дагенхем. – Невозможно! Ты не знаешь, что говоришь.

– Знаю. Фойл доказал, что это возможно. Он джантировал на шестьсот тысяч миль от крейсера ВС до остатков «Номада». Как я сказал, это гораздо больше, чем ПирЕ. Мне кажется, этим следует заняться в первую очередь.

– Тут каждый говорит о том, что он хочет, – медленно произнесла Робин Уэднесбери. – Чего хочешь ты, Гулли Фойл?

– Спасибо тебе, – промолвил Фойл. – Я жажду понести наказание.

– Что?

– Я хочу очищения, – сказал он сдавленным голосом. Позорное клеймо стало проступать на его перебинтованном лице. – Я хочу искупить содеянное; свести счеты. Я хочу освободиться от своего тяжкого креста… эта боль раскалывает мне спину. Я хочу вернуться в Жофре Мартель… лоботомию, если заслуживаю… И я хочу знать. Я хочу…

– Вы хотите спасения, – перебил Дагенхем. – Спасения нет.

– Я хочу освобождения!

– Исключено, – отрезал Йанг-Йовил. – Ваша голова слишком ценна, чтобы отдавать ее на лоботомию.

– Нам не до простых детских понятий – преступление, наказание… – вставил Дагенхем.

– Нет, – возразила Робин. – Должен быть грех, и должно быть прощение. Мы никогда не сможем их преступить.

– Нажива и убыток, грех и прощение, идеализм и практицизм… – горько улыбнулся Фойл. – Вы все так уверены, так прямодушны… А у меня сплошные сомнения. Посмотрим, насколько вы действительно уверены… Итак, вы отдаете мне Оливию? Мне – да, так? А закону? Она – убийца.

Престейн попытался встать, но рухнул в кресло.

– Должно быть прощение, Робин? Ты простишь Оливию Престейн? Она убила твоих родных.

Робин смертельно побледнела.

– Вы, Йовил. У Внешних Спутников ПирЕ нет; Шеффилд признался в этом. Все равно будете испытывать его на них? Чтобы мое имя вспоминали рядом с именами Линча и Бойкота?

Фойл повернулся к Джизбелле.

– Вернешься ты ради своего идеализма в Жофре Мартель отсиживать срок до конца? А вы, Дагенхем, откажетесь от нее? Спокойно отпустите в тюрьму?.. Жизнь так проста, – иронично продолжал он. – И это решение так просто, не правда ли? Уважить права Престейна? Благополучие планет? Идеалы Джизбеллы? Реализм Дагенхема? Совесть Робин? Нажмите на кнопку, и робот дернется. Но я не робот. Я выродок Вселенной… мыслящее животное… Я пытаюсь разглядеть путь через эту трясину. Возвратить ПирЕ миру, и пусть он себя губит? Обучить мир джантации в космосе, и пусть себе величаво ступает от галактики к галактике, распространяя повсюду заразу своего уродливого образа жизни? Каков же ответ?

Робот-бармен внезапно швырнул миксер через всю комнату. В последовавшей тишине надсадно прозвучал голос Дагенхема:

– Проклятье! Ваши куклы, Престейн, опять разладились от радиации.

– Ответ – «да», – отчетливо произнес робот.

– Что? – ошарашенно спросил Фойл.

– Ответ на ваш вопрос – «да».

– Спасибо, – сказал Фойл.

– Счастлив служить, – отозвался робот. – Человек в первую очередь – член общества, а только потом уже индивидуум. И независимо от того, обречет ли себя общество на уничтожение или нет, вы должны оставаться с ним.

– Совсем спятил, – раздраженно бросил Дагенхем. – Выключите его, Престейн.

– Погодите, – приказал Фойл, не сводя глаз с ослепительной улыбки, застывшей на механическом лице робота. – Но общество может быть таким тупым, таким запутавшимся… Ты свидетель нашего разговора.

– Верно, сэр, но вы должны учить, а не диктовать. Вы должны учить общество.

– Джантации в космосе? Зачем? Стоит ли нам рваться к звездам и галактикам? Ради чего?

– Потому что вы живы, сэр. С таким же успехом можно задаться вопросом «Ради чего жизнь?». Об этом не спрашивают. Просто живут.

– Сумасшествие, – пробормотал Дагенхем.

– Но увлекательное, – заметил Йанг-Йовил.

– Жизнь должна быть чем-то большим, чем простое выживание, – сказал Фойл роботу.

– Тогда определите это «большее» для себя, сэр. Не требуйте от мира гибели, если у вас возникли сомнения.

– Но почему мы не можем все идти вперед?

– Потому что вы все разные. Вы не лемминги. Кому-то нужно вести – и надеяться, что остальные не отстанут.

– Кому же вести?

– Тем, кто должен… одержимым.

– Выродкам.

– Все вы выродки, сэр. Вы всегда были выродками. Жизнь – это выродок.

– Спасибо тебе большое.

– Счастлив служить, сэр.

– Ты спас сегодняшний день. И не только сегодняшний.

– Где-нибудь всегда выдается чудесный день, сэр, – проговорил робот.

Потом он заискрился, затрещал и рухнул, развалившись на части.

Фойл повернулся к присутствующим.

– Он прав; а вы не правы. Кто мы такие, любой из нас, чтобы принимать решения за весь мир? Пускай мир сам принимает решения. Кто мы такие, чтобы хранить секреты от мира? Пускай мир знает их и решает за себя. Идем в собор.