Тигр! Тигр! (сборник)

Ты не достанешь, Гас? Вытяни руки, я тебя подброшу.

Он подбросил Тэйта к потолку и подскочил сам, уцепившись за стальные паучьи лапы люстры. Трое повисли в пространстве, вне досягаемости смертоносной вибрации, которая поглотила помещение… вибрации, возбуждавшей колебания распада во всем, что соприкасалось с полом. Стекло, сталь, камень, пластик… все протяжно скрежетало и разлеталось на куски. Было слышно, как скрипит пол и отзывается громоподобным рокотом потолок. Тэйт издал стон.

Держись, Гас. Это один из киллеров Киззарда. Безбашенная шайка. Я от них уже однажды чудом ушел.

Тэйт отключился. Пауэлл чувствовал, как теряют контакт с реальностью синапсы его мозга. Он послал зов на нижние уровни сознания Тэйта: Держись. Держись. Держись. ВИСИ. ВИСИ. ВИСИ. Разрушение всколыхнулось в подсознании маленького щупача, и в этот миг Пауэлл понял, что даже заложенные Гильдией предустановки бессильны спасти Тэйта. Стремление к гибели взяло верх, Тэйт расслабил руки и обрушился на пол. Вибрация прекратилась мгновением позже, но Пауэлл успел услышать протяжный, муторный всплеск распадающейся плоти. Черч тоже услышал его и заскулил.

Тихо, Джерри! Еще нельзя. Держись.

Ты… ты слышал его? ТЫ СЛЫШАЛ ЕГО?

Слышал. Мы еще не в безопасности. Виси!

Дверь ломбарда приоткрылась. Внутрь искательно скользнул острый, как бритва, луч фонаря. Луч выхватил из мрака красновато-серую широкую лужу останков – плоти, крови и костей, задержался секунды на три и погас. Дверь затворилась.

– Порядок, Джерри. Они снова подумали, что я погиб. Теперь можешь начинать истерику.

– Пауэлл, я не могу спуститься. Я не могу наступить на…

– Я не виню тебя за это. – Пауэлл, придерживаясь одной рукой, ухватил другой Черча и раскачал его в направлении конторки. Черч улетел в пустоту, обрушился на конторку и затрясся. Пауэлл последовал за ним и сам с трудом подавил приступ тошноты.

Ты что-то говорил про киллеров Киззарда?

Ага. У него под началом целый отряд психопатов. Мы их регулярно вылавливаем и посылаем в Кингстон, а Киззард набирает новых. Приманивает дофамином.

Но какое им дело до тебя? Я…

Джерри, возьми голову в руки. Их послал Бен. Бен начинает паниковать.

Бен? Бен Рейх? Но они ж ко мне в ломбард полезли. Тут мог оказаться и я.

И ты оказался. Какая, к черту, разница?

Рейх бы не убил меня. Он…

Разве?

Образ улыбающегося кота.

Черч глубоко вздохнул и внезапно взорвался:

– Сукин сын! Гребаный сукин сын!

– Джерри, успокойся. Рейх сражается за свою жизнь. Не стоит ожидать от него чрезмерной щепетильности.

– Ну, я тоже сражаюсь, а этот ублюдок захотел решить мою судьбу за меня. Пауэлл, приготовься. Я раскрываюсь. Я тебе все выкладываю.

После страшной гибели Тэйта, закончив разбираться с показаниями Черча и возвратясь из полицейского управления, Пауэлл рад был увидеть в своем доме светловолосую озорницу. Барбара д’Куртнэ держала в правой руке черный мелок, а в левой – красный. Она энергично царапала ими по стенам, высунув язык и щуря темные глаза от усердия.

– Бэб! – воскликнул он шокированно. – Ты что делаешь?

– Рифоваю кайтинки, – прошепелявила она, – кляфные кайтинки для папы.

– Спасибо, солнышко, – сказал он. – Приятно это услышать. А теперь иди сюда, посиди с папой.

– Не, – ответила она, продолжая малевать.

– Ты моя девочка?

– Ага.

– А разве моя девочка бывает непослушной?

Барбара обдумала это возражение.

– Не, – ответила она, положила мелки в футляр, опустилась на кушетку рядом с Пауэллом и взяла его руки своими, выпачканными в мелу.

– Барбара, ну правда, – пробормотал Пауэлл, – меня начинает беспокоить, что ты шепелявишь. Может, тебе скобки на зубы поставить?

Он не вполне шутил. Тяжело было постоянно напоминать себе, что рядом с ним в действительности взрослая. Он заглянул в темные глубокие глаза. Те блестели, как пустой хрустальный бокал в ожидании, когда его наполнят вином.

Он медленно прозондировал пустующие уровни сознания, опустился в турбулентную зону подсознания, затянутую грозными тучами, словно обширная темная туманность. За тучами блеснул слабый свет, изолированный, какой-то подростковый, уже успевший полюбиться. Но сейчас, проложив себе путь вниз, он отметил, что слабый просверк этот трансформировался в бледную спикулу звезды, запылавшей с жарким ревом, будто новая.

Привет, Барбара. Ты, кажется…