Тигр, тигр, светло горящий !

«Я с тобой», — шагнул вперед Кирилл Малхонски, журналист-идиот, который терпеть не может, когда весь риск на себя принимает один человек и при этом этот человек — не он сам.

В те минуты меня поразили (и покорили) тон Бориса и смысл его приказа. Он не давил на нас, видя наши сомнения и страхи, не бил нам морды и не угрожал трибуналом. Он понимал, что делать все это сейчас бесполезно. Это может быть и сработало бы, не будь мы так подавлены, напуганы и безоружны. Крики и мордобой вовсе не делают слабого и трусливого солдата храбрым и сильным, как заблуждаются многие гражданские. Эти методы позволяют командирам делать хороших солдат лучшими. Если твой командир, сержант орет на тебя, брызгая бешеной слюной и тыча кулачищем в наиболее уязвимые точки тела — значит ты хороший солдат, достойный солдат, надежда и опора своих командиров и они, зная это, всего лишь таким методом делают тебя еще лучше, еще сильнее.

Терроризировать же слабых, неуверенных солдат — бесполезно и опасно. Насилие его ломает, лишает сил и инициативы, а то и просто превращает в жуткую машину-убийцу, думающую лишь о мести ближнему своему.

Такие тонкости человеческой психологии известны каждому офицеру сделай слабого сильным, а уж потом вей из него веревки. Я это прекрасно помнил по годам учебы в Ауэррибо, но все равно попался на эту удочку. Как и остальные.

Мы дружной гурьбой подошли к воде. Отсек, в котором мы находились, был обычной служебной «каверной», которые, как я помнил из плана станции, через равные промежутки охватывали центральный водовод и служили для разгрузки силового поля, по которому поднималась к Главному распределителю вода, а так же для осмотра и ремонта трубопровода. «Каверна» одним торцом примыкала к полю и сейчас там сплошной стеной поднималась нагнетаемая снизу вода. В Главном распределителе этот поток разделался на отдельные части, которые в зависимости от предназначения, подвергались более или менее тщательной очистки мембранными, решетчатыми и осмотическими фильтрами. Затем вода закачивалась в корабли, в качестве горючего, в танкеры, развозящие ее по всем Внешним Спутникам в качестве питья, а также в колоссальные полости на самой Европе, в качестве стратегических запасов.

Пробраться вниз, к водозабору, когда шла накачка воды, было невозможно — продавив силовое поле, человек был бы разорван в клочья турбулентными течениями и осел бы на одном из фильтров, откуда его останки смыло бы в дренажную систему. Оставалось ждать, когда емкости наполнятся необходимым объемом воды, поток прекратиться и можно будет спокойно спуститься вниз, молясь про себя, что бы насосы в этот момент снова не заработали и не потащили тебя вверх.

Моторы остановились минут через шесть, гул воды смолк и можно было начинать спуск. Борис шел впереди, за ним — Вирджиния, Артур, Рубин и замыкающим — я, все с десятисекундным интервалом, имея в своем распоряжении целых десять минут — именно столько продолжалась пауза.

Порой, когда меня охватывает совсем плохое настроение, когда я начинаю заниматься самобичеванием, обвиняя себя во всех смертных грехах, когда я увязаю в трясине необъятной жалости к себе и желая все-таки вырваться из океана безысходности, я злюсь на свою слабость, на свое настроение, на ту часть себя, которая представляется мне Обиженным Малышом и задаю себе провокационные вопросы: Что было, если бы я знал чем все кончится? Что я сделал если бы мог это изменить?

Иногда у меня появляется (а может имеется всегда) какая-то дурацкая уверенность, что, по крайней мере я, обречен переживать свою жизнь снова и снова, что умерев, я снова появляюсь на свет в том же роддоме, в тот же день, год, час, от тех же родителей и под тем же именем. И со второго рождения я буду отягощен знанием о первой жизни. Что будет тогда?

Проживу ее точно так же, отдавшись на волю случая и судьбы? Проплыву тем же маршрутом, что и пассажирский лайнер «Прага», по знакомым местам, натыкаясь на те же самые мели, попадая в те же самые ураганы, ломаясь в тех же самых местах, что и рейс, и два назад, прекрасно при этом понимая, что знакомый путь — далеко не лучший, но опять и опять плывя тем же фарватером и утешая себя мыслью, что знакомые мели гораздо лучше незнакомых и давая себе в который раз обещание, несмотря на все правильные мысли, но хоть раз попытаться пройти новым путем и всякий раз откладывая это.

Или я наберусь воли и силы перелопатить жизнь так, что сам буду удивлен своей смелости, изгибам новой судьбы и, подойдя к финалу, смогу сам себе сказать: «Я научился на предыдущих ошибках, набрался разума и мудрости в предыдущей жизни. И теперь я жил так, как всегда хотел — не допуская страшных ошибок, не переживая ужасных разочарований. Прожил как хотел и мне нечего исправлять в этой второй жизни — это окончательный, беловой вариант, готовый к немедленной публикации»?