Тигр, тигр, светло горящий !

Я сел на лавку и мы несколько минут просидели молча, казалось не обращая внимания друг на друга, хотя на самом деле это было не так. Мы ощущали взаимный опасливый интерес.

Наконец он нарушил тишину:

- Я подумал над твоей просьбой, Кирилл, и поле недолгих размышлений все же решил тебе помочь.

- Я не буду говорить вам спасибо, генерал. Пожалуй, было бы лучше, если бы вы не согласились.

Генерал покосился на меня и усмехнулся.

- За что я люблю вас, интеллектуалов, так это за то, что вы всегда сомневаетесь, прежде чем сделать какую-то глупость, но потом все-равно ее совершаете. Я прекрасно понимаю твое стремление - ты все хочешь доказать, что война - это дерьмо. И тебе кажется, что своей писаниной ты можешь предотвратить надвигающееся смертоубийство.

- Да, надеюсь, - с вызовом соврал я, - человек по своей природе не пушечное мясо, да к тому же, к счастью, умеет читать.

Собеседник поморщился и оседлал своего любимого конька. Он нес эту ахинею еще в моем детстве.

- Слабый аргумент. Хорошая война - вот что сейчас нужно человечеству, как на Спутниках, так и на Земле. Мы застоялись за эти годы Детского Перемирия. Мы стали слишком долго жить. Ты заметил, Кирилл, как много вокруг стало стариков и старух? Немощь и болезни отвратительны. Кто сказал, что годы это мудрость? Годы - это маразм, болезни и мокрые кальсоны. Война - вот лекарство против седин. Прогрессом движут сражения. Не изобрети человечество атомной бомбы, вряд ли бы мы сейчас осваивали космос. А взять ваш любимый конек - гуманизм?! Ну пришло бы кому в голову проявлять его, если бы не было на свете таких вещей, как - кровь и насилие? С кем ассоциируется у нас живое воплощение гуманности и сострадания - сестры милосердия? С ранеными, Кирилл, с войной, пулями и увечьями. Война очищает нас на какое-то время от агрессивности и поэтому послевоенные годы отличаются небывалым экономическим подъемом, консолидацией общества, доброжелательностью и миролюбием. А где все это сейчас? Где подъем, консолидация, миролюбие? Поэтому время пришло трубы зовут. И даже ты это почувствовал, а иначе зачем тебе после полутора десятка лет начать копаться в этой дерьмовой европейской луже?

Генерал самодовольно замолчал, ожидая возражений со стороны обвиняемого, но тот безмолвствовал. Не потому, что ему не было что сказать, и не потому, что ему нечем было опровергнуть показания десятка свидетелей, видевших, как он пырнул несчастного ножичком. Он просто знал - бесполезно возражать и в который раз уже объяснять, что потерпевший шел мимо него по улице, споткнулся (сейчас очень плохой асфальт, а улицы совсем не освещают, господин следователь) и упал прямо на ножичек, которым я, господа судьи, чистил апельсин. И так двенадцать раз.

- Ты покушаешься на основы, Кирилл. Но только не на основы конфликта, а того мира, который мы были вынуждены заключить. И это хорошо. Пора показать нации, что нас заставили сделать. Показать это честно и талантливо. Так, как ты это умеешь.

- Ладно, генерал, - вздохнул я, - устал я от проповедей. Давайте диск и разойдемся готовиться к войне, - дрожа я протянул руку. Мне было плохо, очень плохо. Неужели все-таки наступил этот день "Х", когда придется оживить свою память, снова пройтись лабиринтами и водоворотами ада, снова пережить ту боль раскаяния, которую не вырежешь ни алкогольным скальпелем, не ампутируешь наркотической пилой. Вот сейчас это свершиться - злейший друг сунет мне в руку персональную ядерную бомбу, которая разнесет в клочья или меня, или протекающий мир, или нас обоих.

Я даже закрыл глаза, чтобы не видеть свою беззащитную трясущуюся ладонь, как у припадочного нищего, не видеть оскалившегося генерала, не пошевелившегося от моего жеста, но неодобрительно глядящего на этого жалкого человечешку.

- Но у меня его, к сожалению, нет, - я судорожно сглотнул, пытаясь несуществующей слюной промочить горло, и сунул пятипалую предательницу в карман, - Оригинал, как ты догадываешься, был уничтожен еще тогда. Но сохранилась копия в Большой Машине.

Я хотел проворчать, что, мол, и без тебя знаю, но вовремя прикусил язык.

- Законных путей попасть туда нет. Даже для меня. Поэтому тебе нужен хакер. И не просто взломщик-любитель, бомбящий счета детских садиков в муниципальных банках, а профессионал, виртуальщик.

- Может вы мне и денег ссудите на его найм, генерал?, - улыбнулся я.

Он подергал себя за усы, что было высшим проявлением раздражения. Я его все-таки довел.

- Он тебя сам найдет. Фамилия - Ван Хеемстаа. И надеюсь, что ты все-таки напишешь эту книгу.

Прощаться мы не стали, так как увидеться в обозримом будущем нам вряд ли захочется, да и прощать друг друга мы не хотели - то ли было не за что, то ли за давностью лет мы уже все простили, то ли мы отличались редким злопамятством. Если разобраться непредвзято, с завязанными глазами и мерой в руках, скорее у Теодора Веймара было ко мне больше претензий, чем у меня - к нему.