Тигр, тигр, светло горящий!

Развернувшись на сто восемьдесят градусов и отгоняя от себя назойливые мысли о том, что часа через два мы уже вдвоем с Мармеладом будем сидеть на газоне, махая хвостами и преданно гляда на прохожих с полными сумками ароматной провизии, я бодро зашагал по выложенному шестиугольными плитами тротуару, миновал пустой парк, обошел небольшое футбольное поле, по странной прихоти обнесенное высокой металлической, насквозь проржавевшей, сеткой, и с большим количеством аккуратных ям, вырытых прямо перед пустыми перекладинами ворот, словно кто-то решил разбить там вишневый сад, снова вышел на улицу уже с более оживленным движением и освещением.

Через дорогу от меня стоял допотопной постройки магазин, сбоку от которого притулился неработающий фонтан с так любимыми немцами деревянными статуями на религиозную тему, вырезанные из цельных сосновых стволов, и небольшой кинотеатрик с прошловековым репертуаром. Когда-то аккуратные, ухоженные дома, города Германии, леса, парки, сады, дороги, кемпинги и море радовали глаза туристов и проезжих, но с тех пор прошло слишком много лет. И дело здесь не только в климатических катаклизмах и замерзающем море. Хорошее кровопускание в виде многолетних боевых маневрах во Внеземелье, которое, как надеялись, выпустит дурную кровь и излечит больного, еще только ухудшили катамнез — большие города стали загнивать, а маленькие просто умирать.

Окончательно повеселев, я направился через дорогу, по которой лет сто уже никто не ездил (а Одри была далеко), к магазину и сразу наткнулся на книги.

Еще Козьма Прутков советовал не верить глазам своим, поэтому я совершенно со спокойной душой вошел в то, что снаружи именовалось книжным магазином «Элефант», по опыту своему зная, что эпоха специализированных книжных с ярко освещенными залами, многоэтажными и многокилометровыми полками, уютными креслами, предупредительными продавцами, литературными вечерами и автографами, книжными викторинами и презентациями канули в прошлое.

В эпоху катастроф первыми в цене падают бумажные изделия — книги и банкноты. За ними обесцениваются золото и другие ненужные побрякушки и человечество, наконец, приходит к своей древнейшей и единственной ценности еде.

Поэтому я нисколько не сомневался, что от книг в этом «Слоне» осталась лишь одна жалобная книга, а на всем остальном пространстве властвует еда сыры, колбасы, шанина, сосиски, отбивные, мозговые косточки, молоко, кефир, йогурты, катыки, мадзони, сулугуни и прочие кетчупы, так обожаемые одинокими мужчинами и собаками.

Нет, конечно, — как писателя и читателя меня такое положение дел не устраивало, я бы предпочел книги, но в наше время, когда все книжные прилавки завалены произведениями некого К. Малхонски, трудно обвинять простое жующее население в их выборе. Вот ведь и я шатаюсь по всему городу никак не в поисках «Анны Карениной» или «Der Processe». Мне ведь горячее молоко подавай с колбаской! И нечего при этом тыкать грязным пальцем в нос невинного Мармелада — кушать даже писатели хотят.

Я толкнул звякнувшую колокольчиком дверь, предупреждавшую хозяев о приходе покупателя, и шагнул в тепло и свет книжного развала. С первого взгляда было ясно — Мармеладу здесь не светит — такое количество книг последний раз я видел только у себя, когда из-за компьютерной ошибки был погублен весь тираж «Великого Каа» и разгневанный Спика Эдит разгрузил все коробки в моей квартире, не удосужившись даже разложить их в штабеля. Только чудо спасло меня от литературной смерти, когда я, ничего не подозревая, открыл входную дверь и книжный Нил подхватил меня и понес вниз по лестнице с четвертого этажа Палладин Холла, бурля и вовлекая в свой могучий поток других ничего не подозревавших и, главное, ни в чем не виноватых соседей, собак и, даже, одну лошадь (правда — качалку).

Мы долго стояли и озирались на пороге. Проницательный Мармелад быстро прочуял, что пищей иной, помимо духовной, здесь и не пахнет и, горестно тявкнув, снова залез запазуху. Я же был очарован.

Само по себе помещение было невелико — метров семь на десять. Сразу справа от входной двери стояла касса с пустующим креслом и сиявшим огоньком магнитного детектора. Рядом с ней, на небольшом столике щедрой рукой были навалены поздравительные и просто праздничные открытки — начиная от подделок под бумажную старину по умопомрачительным ценам и кончая пластографами с объемной мультипликацией и запахом.

Все остальное место занимали Их Высочества Книги. Стеллажи, ломящиеся под грузом человеческой мудрости и глупости, таланта и графоманства, вкуса и безвкусицы, целомудрия и порока, добра и зла, радости и горя, простирались вдоль стен, перегораживали все помещение стройными рядами и вздымались на неимоверную высоту, пронизывая потолок и прорастая до второго этажа, куда вела узенькая лестница с железными перилами. Впрочем места им все-равно не хватало — аккуратными, запаянными в пластик штабелями они выплескивались на пол и разбивались о подножие плетеного кресла у самой кассы.