Тигр в дыму

Он увидел положение дел сразу же и абсолютно отчетливо. Ошибся он сам. Наука Удачи — безличностная сила, громадная, как ход планетарных скоплений и неослабная, как течение реки по уклону холма. Это он понимал изначально. Потому-то и испугался, когда Эйврил собрался сообщить ему то же самое. Жалко, убрал старикана раньше времени, он мог бы рассказать еще кое-что. Нет, Хэйвок не питал никаких утешительных иллюзий. Единственным человеческим и потому слабым звеном во всей его катастрофической ошибке оказался он сам.

Он скорчился на четвереньках перед открытой сокровищницей и, казалось, весь съежился, сделался меньше, как уменьшается тело, когда его оставляет жизнь.

У сокровища больше не было тайны, кроме той, что вызнала слезы у Мэг. Фигурка заполняла собой все пустоты своего старинного вместилища, вырубленного специально для нее. Не оставалось ни малейшего уголка для тайника с драгоценностями или какого-нибудь клада поскромнее. Все что есть — вот оно, прямо перед ним, стоит лишь протянуть руку.

Над их головой полицейский самолет заглушил моторы и пошел на посадку. А там, где дорога поворачивала от развилки к востоку, машина, битком набитая людьми в форме, яростно засигналила «Тэлботу», и тот пропустил ее на повороте.

Хэйвок вскочил на ноги и навис над женщиной:

— Сколько за нее дадут?

Он цепляется за соломинку, и сам это понимает лучше других. Допустим, даже удастся вынести эту несчастную штуковину отсюда, не разбив ее, ну так и что же? Рухлядь на пару шиллингов!

Только теперь до него дошел смысл ее слов:

— Разве кто-нибудь сможет ее купить?

Вот и ответ. То же скажет ему любой перекупщик. И тогда он позволил фантазии, заведомо обманчивой, как лунный свет, проникнуть в свое сознание. Ведь прятали же в статуи сокровища! Верно, что-то там есть такое внутри!

— Я ее сломаю! — произнес он.

Вместо ответа она внимательно посмотрела на него, и в этом взгляде он увидел не страх, а нарастающую озабоченность, которая уже начинала его бесить. Затем, очень мягко и с куда большей, чем у него самого, уверенностью в собственной силе, она закрыла крышку сокровищницы и преспокойно на нее уселась.

— Вы больны, — в ее голосе слышалась пугающая власть, словно в голосе няньки или еще кого-то, давно, давно. — Послушайте меня. Вы, наверное, сами не замечаете, что на ногах не стоите. Вы мне помогли, и я вам очень благодарна и постараюсь отплатить вам тем же. Это я во всем виновата, теперь я вижу, что не стоило мне разрешать вам так утомляться!

Ему показалось, что он впервые увидел ее по-настоящему. Она кажется высокой и спокойной, и сильнее его, — он ведь так устал!

— Вы и ножик свой сломали, — продолжала Мэг как ни в чем не бывало, не представляя, что это на самом деле означает. — Во всяком случае, разрешите мне расплатиться с вами хотя бы за него…

Он все еще стоял перед нею, не понимая, что перестал быть ужасным. Он видел ее сумочку и догадывался, что там, самое большее, несколько тысяч франков. Есть, конечно, еще пальто, очень даже ничего — найдись только кто шустрый его загнать. Рука ее вся в этой замазке, не разберешь, какое кольцо — всего-то одно — золотое или подделка.

Он покачал головой и знаком велел ей подняться. Трогать ее он не собирается, ему нужны все оставшиеся силы, а времени так мало. И одновременно подумал, уж куклу-то он разломает. Может, там и правда что спрятано, а нет, так хоть душу отведет. Девчонка все сидит, как дура, а он это терпит!

— Встать!!!

Она сидела чуть дальше, чем ему показалось, и вся сила удара пришлась мимо, а сам он упал, потеряв равновесие. Ее внезапный смех был ужаснее любого звука, когда-либо им слышанного, потому что он знал, что она скажет, знал за долю секунды до того, как услышал ее слова.

— Вы совсем как наш соседский мальчишка, Джонни Кэш, — тот взял у меня мой кукольный театр и порвал его, чтобы достать оттуда золотце, — и ничегошеньки не получил, бедняжка, кроме обрывков бумаги и ужасной выволочки. Вы полежите, пожалуйста! Вам станет легче!

Обрывки бумаги, красные и желтые, и грубая золотая фольга — в пыли на полу угольного сарая. Полинявшая картонная лошадка. Его лучшая рубашка вся в краске. А за запертой дверью — громыхающие шаги возмездия. Значит, даже ошибка — не новая. Он уже сделал ее однажды, и теперь повторяет…

Он отвернулся, ничего не видя, и побрел прочь, еле волоча ноги, и вышел, пошатываясь, в душный сад, желтый, заглохший, где стоял такой странный удушливо-горький запах.

Теперь пустынные склоны словно ожили: с подножья утеса доносились хриплые мужские возгласы, самый язык которых для английского уха кажется взволнованным. Там искали на отмели бледное тело.

Беглец навалился на дверь, ведущую во внутренний дворик. Дверь не поддавалась, она открывалась на его счастье в другую сторону. Оттуда уже доносился стук шагов по каменным плитам. И ему едва хватило времени шмыгнуть за темный куст у самой двери, прежде чем та распахнулась и оттуда на дорожку, ведущую к леднику, выскочил Люк в сопровождении своего коллеги из 8иге1е.

В тот же миг «Тэлбот» нагнал во дворе полицейскую машину.