Тигр в дыму

В былые дни, когда тут жили на широкую ногу, места в доме не хватало, и прислугу пришлось даже поселить в приходских домиках, но хозяину все это было отнюдь не по душе. Теперешний расклад казался ему не в пример лучше. Сейчас каноник стоял в своем излюбленном месте, то есть на ковре у камина в гостиной. Это та самая комната, куда он тридцать лет назад привел свою невесту, и с тех пор по причинам скорее финансового, нежели сентиментального свойства здесь совсем ничего не менялось. Интерьер мог бы показаться несколько старомодным, но составляющие его добротные вещи — ореховый книжный шкаф с выставленными на полке шахматами слоновой кости, бюро с остекленными дверцами, по тринадцать стеклышек в каждой створке, кресло в стиле королевы Анны, со спинкой в семь футов, персидский ковер — свадебный подарок младшей сестры, матери мистера Кэмпиона, — все они, благодаря бережному обращению и покойной жизни с годами обрели некое особое достоинство и значительность, и стали чем-то похожи на своего владельца. Правда, теперь каноник стоял там совершенно расстроенный. Мэг, вернувшись с вокзала, рассказала ему все, а ему это показалось столь невероятно, что он поначалу не поверил. Она заплакала и поднялась к себе, оставив его подавленным и в то же время весьма озадаченным. Его книги в соседнем кабинете, разложенные в удобном беспорядке, ждали, что он вернется туда, в их мир — мир покоя и здравомыслия, но старый Эйврил мужественно сопротивлялся их зову.

Вообще-то он был счастливейшим из смертных. От жизни он требовал так мало, что скудным ее дарам не уставал радоваться и восхищаться. Чем старше и беднее он становился, тем больше спокойствия и мира излучало его тонкое кроткое лицо. То был во многих отношениях несносный человек, с особым взглядом на жизнь — ясным, но чуть смещенным, приводящим всех его коллег в легкое замешательство. Его никто не боялся, простой народ любил и защищал его, как обычно защищает помешанных, и никому другому из ныне живущих духовных лиц еще не удалось вывести из себя стольких добрых христиан.

Знаменитый доктор Поттер, короткое время бывший епископом Лондонским, который в девяностые годы учился вместе с ним в Кембридже, однажды слышал в его исполнении искрометную проповедь на тему какой-то маловразумительной ереси, которую тот прочел перед собранием прихожан в составе четверых лавочников с семействами, пяти маленьких мальчиков и одной глухой старой леди — в то время как оценить подобную проповедь по достоинству во всей Англии смогла бы от силы дюжина знатоков. Когда доктор заметил своему однокашнику, что, мол, вряд ли кто понял, что он, каноник, имел в виду, тот сжал его локоть и не без удовольствия хихикнул: «Конечно, дружище, — а если бы и понял, вот бы удивился!»

Он верил в чудеса, которые и сам не раз наблюдал, и ничто его не изумляло. Воображение у него было неукротимое, как у ребенка, а вера — истовой. Но в повседневной жизни, откровенно говоря, вынести его было трудно.

Внешне это был высокий, крепкого сложения мужчина с косматыми седыми волосами. Он обладал тем даром простоты в обращении, которая первого встречного превращает в старинного приятеля. Сейчас каноник был угнетен и все больше расстраивался.

— Она видела его, — упорно твердил он, — она видела и узнала его и помчалась к нему через весь вокзал. Ты же слышала, она же сама это говорила. Аманда!

Единственное существо, кроме него присутствующее в гостиной — леди Аманда, сестра графа Понтисбрайта, супруга Альберта Кэмпиона, директор головной фирмы «Элендел Эйркрафт Лимитед» и главная надежда британских закулисных деятелей, — сидела в высоком кресле и вышивала на маленькой зеленой рубашке слово «Шериф» крупными буквами. Огненно-рыжие волосы Понтисбрайтов, отнимающие пламень у рубинов, если верить средневековому преданию, коротко остриженные, украшали маленькую головку, обрамляя скуластое лицо с задумчивыми карими глазами.

Она уже в третий раз объясняла Эйврилу существо дела, но на ее гладком лбу не появилось ни морщинки, а в ясном голосе звучал все тот же присущий ей бесстрашный здравый смысл.

— Но ведь когда они поймали его, это оказался совсем не Мартин. Мне тоже случалось так ошибаться, а вам разве нет, дядюшка Хьюберт? Особенно на вокзалах. Там такой шум! А когда ничего не слышишь, то и видишь как-то хуже.

Старик со сомнением покачал головой:

— Ведь когда она его увидела, она же была уверена, — настаивал он. — Она сама так сказала. Я очень боюсь, Аманда, вот и цепляюсь за это, как утопающий за соломинку!

Тонкие смуглые пальцы Аманды ловко управлялись с шерстяной ниткой.

— Что-то сомневаюсь я, чтобы тот человек успел поменяться с Мартином одеждой за несколько секунд в переполненном поезде, — заметила она.

Он рассмеялся отрывистым, кашляющим смехом — сам над собой.

— Сдаюсь, — произнес он. — Нет, конечно, нет. Хотя, знаешь ли, Аманда, иногда люди в самом деле затевают самые невероятные вещи. Но ты права. Это дикость. Это действительно абсурд. Если только случайно их там было не двое!