Тигроловы

— Ну тады и я супротив, ежели вы супротив, — охотно согласился Савелий и, повернувшись к сыну, виновато добавил: — Вишь, Никольша, обшшество супротив... Оно и правильно. Покуда выкурим его, да удачно ли стрелим ишшо. Может, собак покалечит, может, и самих... Да и того... Покуда шкуру да мясо выносить да с егерем этим увязывать... Словом, сам видишь — канитель...

— Да уж вижу, вижу, отец, не слепой, — обиженно проговорил Николай, отходя в сторону и с силой резко и зло отдергивая рвущегося к дереву Амура.

С этой минуты Павел вновь, как в начале похода, стал ловить на себе его прищуренный холодный взгляд.

А утром, уже после того, как тигроловы, позавтракав, увязывали котомки, Павел, случайно ковырнув ногой хвойную подстилку, увидел под ней три бумажных шарика. Развернув один из них, обнаружил, что это обертка от шоколадной конфеты «Каракум». Шарики были спрятаны как раз на том месте, где спал Юдов. Брезгливо скомкав обертку, Павел незаметно бросил ее под ноги и втоптал обратно под хвою. Теперь он вспомнил, что точно такой же шарик он видел у первой нодьи, и тоже под постелью Юдова... Сомнений не было: в рюкзаке, который Юдов всегда развязывал и увязывал сам, а на ночь клал себе под голову, хранились шоколадные конфеты, и их Юдов для поддержания собственных сил на протяжении всего пути тайно ел, а бумажки прятал под хвою, либо, идя по тропе сзади бригады, отшвыривал их в сторону. Павел стал внимательно наблюдать за Юдовым, часто оглядывался на него и однажды увидел, как тот, сняв рукавицу, быстрым движением руки точно вытер ладонью губы, а когда отнял ладонь, на губах остался след шоколада. Очень хотелось поделиться Павлу своим открытием с Евтеем, но, поразмыслив, решил промолчать. Ведь от того, что он откроет другим эту маленькую мерзкую тайнишку, Юдов не сделается лучше, а только вызовет у мужиков презрительное отношение да посеет смуту.

В полдень тропа вывела на крутой склон. Здесь, на краю темного пихтача, тигрица задавила кабана-секача и вытащила его на чистый склон и, пятясь, проволокла через густой орешник на крутой носок, на вершине которого стоял густой раскидистый тис. Под кроной его тигры и съели кабана, пролежав около него дня три-четыре.

От границы пихтача до вершины носка было не менее ста метров крутого склона, и при этом весь орешник, через который волокла тигрица десятипудовую тушу кабана, был либо надломлен и согнут, либо вовсе срезан, будто косой трава. Всюду на тычках сломанного орешника виднелись клочья кабаньей шерсти.

— Экая силища! — разглядывая сверху волок, удивился Савелий.

— За чем ей было нужно вытаскивать кабана на такую высоту? — недоуменно спросил Павел.

— А это у нее прихоть такая, — довольным голосом, в котором звучала и гордость за тигрицу (вот-де она какая!), сказал Савелий. — Внизу-то, в пихтаче, темно и никакого тебе обзору, а здесь, вишь, какое веселое место. Тигра, она любит на возвышении да на солнышке полежать, понежиться, и чтобы видать ей было все кругом. Лежит, как царица на троне, и эдак вот вполглаза смотрит.

Съев кабана, тигры поднялись на седловину, заросшую перестойным пихтачом, и спустились по крутому распадку в пойму безымянного ключа. Здесь тигрица вышла на чей-то охотничий путик, оставила молодых тигров, а сама прошла по путику до первого капкана, обнюхала его. Словно удостоверившись, что все в порядке, вернулась и повела тигрят по своей охотничьей тропе, по своему извечному большому кругу, по сложной орбите, заранее предугадать и рассчитать которую не взялся бы ни один даже самый опытный таежник.

Вечер застал тигроловов на краю неширокой, но длинной мари, похожей на занесенную снегом взлетную полосу. По краям мари росли чахлые приземистые ели, совершенно не пригодные для строительства нодьи. Пришлось спуститься на поиски сухого кедра в пойму ключа, но и там подходящего дерева не оказалось — вместо него нашли уже в сумерках сухой и крепкий, как кость, ясень. С большим трудом распилив его на четыре четырехметровых балана и добавив к ним еще столько же сырых ясеней, сложили все это в штабель на угли большого костра. Ясень разгорался быстро и жарко. После ужина тигроловы, еще запасшись дровами, улеглись вокруг нодьи и стали дремать, подставляя огню то заиндевевшие спины, то озябшие руки.

* * *

Утром Павел опять обнаружил под хвоей на том месте, где спал Юдов, цветные бумажные шарики. «Уж ел бы конфеты вместе с оберткой для полной маскировки, — гневно подумал он, борясь с желанием вытрясти содержимое юдовского рюкзака на снег перед Лошкаревыми, — пусть бы полюбовались примерным своим компаньоном. Наверняка в рюкзаке его припрятаны от общего стола не одни лишь конфеты...»

Перед тем как уйти от нодьи, Савелий еще раз пересчитал и тщательно проверил вязки.

— Все, ребятушки! — торжественно объявил он. — Сон я седни видел вещий: будто плыли мы на лодке и стукнулись о камень, и лодка стала тонуть, а мы будто мешки из лодки на берег выбрасываем, выбрасываем. Это уж проверенное у меня: как увижу лодку тонущую, так на второй день и ловить начинаем.