Тигроловы

— А я и не сомневаюсь, что выдюжишь — не в этом дело, Павелко. А дело-то в том, что надобно поставить на место племянника мово. А второе, пора нам с Савелием тигроловство в надежные руки передавать, а где энти руки? Вот то-то и оно, рук этих нету, и надобно их отыскивать. Отсюда и сыр-бор весь разгорается. На нашей стороне праведное дело, вот и надобно нам с тобой отстоять его. Всяко зло на земле, Павелко, большо и маленько, — одного корня, и, ежели не обходишь зло, а воюешь с ним, непременно и бить тебя будут и пачкать. А когда ты зло обходишь, то уж, конечно, не запачкаешься, не убьешься — везде чист, для всех удобен, ни вреда, ни пользы от такого человека. — Евтей хитро посмотрел на Павла из-под лохматых сердитых бровей. — Не знаю, как такого человека по науке называют, а по-нашему, — это как дерьмо в проруби. Я, Павелко, люблю людей беспокойных, которые за праведное дело стоят, не жалея живота! Я твово родителя, Ивана, хорошо знал. Справедливый мужик был, царство ему небесное, везде вставал за правду, оттого и сгорел раньше времени... Ну и ты, я смотрю, тоже пошел по стезе отцовской. Вот и держись этой линии. У большого корня и ствол прочней, и жизнь полней: то ветры его секут, то ливни, а оно знай стоит и поскрипывает наперекор стихиям, зато и солнца ему много дается. Правда, и буря тако дерево в первую очередь валит, и молния жжет его, но уж тут, Павелко, одно из двух выбирай, что по характеру...

В этот день Евтей Лошкарев удивил Павла тем, что был непривычно разговорчив. Так за разговором незаметно и вроде бы легко вывершили безымянный ключ и, не найдя в нем тигриных следов, по отрогу спустились к нодье. Только тут, у чадящей догорающей нодьи, оба почувствовали усталость.

— Устал я сёдни — инда косточки стонут! — признался Евтей и предложил: — Давай-ка вон ту кедрину суху побыстрей уроним да распилим, и пойду я.

— Идите отдыхайте, Евтей Макарович, сам я тут все сделаю, — попытался воспротивиться Павел, но Евтей молча взял пилу и направился к сухостоине.

Минут сорок ушло на то, чтобы свалить сухой кедр, отпилить от него два двухметровых балана, приволочь их к кострищу, соорудить из них стенку и поджечь ее.

— Ну вот, теперь и верно сам все остальное спроворишь, — удовлетворенно сказал Евтей и, озорно подмигнув, признался: — А я ведь схитрил... Николай с Савелием тоже дрова в зимовейке пилили да кололи, ну и ужин заодно готовили, а я время протянул с тобой, вот и приду сейчас на все готовое. Вишь, как выгадал...

— Да, Евтей Макарович, выгадали вы здорово! — заулыбался Павел. — Шило на мыло променяли. — И добавил серьезно: — Спасибо, Евтей Макарович, я с этим кедром провозился бы часа полтора.

— Стало быть, коммуной-то жить легше? То-то и оно. Павелко, дружно — негрузно, а врозь — хоть брось. Ну ладно, не переживай, заживешь и ты коммуной. Сегодня я с племянником разговаривать буду... Уж я с ним поговорю...

* * *

Савелий кормил собак и нетерпеливо поглядывал в ту сторону, откуда должен был появиться брат, наконец увидел его, облегченно вздохнул, но тут же и поморщился досадливо: «Значит, опять с Калугиным ходил. Вот ведь какой настырный... Не было печали — черти накачали! Морока с этим Павлом ишшо...»

Евтей, пытаясь скрыть усталость, шел к избушке бодрым, как ему казалось, шагом. Но, видно, плохо удалось ему это. Встретил его участливый голос Савелия:

— Что, Евтеюшко, притомился сёдни?

— Сёдни было то же самое, что и вчера, — многозначительно ответил Евтей, ставя карабин к стенке избушки.

— Ну, значит, завтра будет то же самое, что было сёдни?

— Нет, брательник, завтра будет все по-другому, — не принимая шутливого тона, хмуро ответил Евтей.

— Слышь-ко, Евтеюшко, Николай сказал, что в сторону Матюхина ключа много свиных троп. Может, в Матюхином ключе тигра живет?

— Ну, проверьте с Николаем завтра этот ключ, а мы с Павлом до конца уж эту сторону проверим.

Имя Павла Евтей произнес умышленно громко, так, чтобы услышал находящийся в избушке Николай.

Ужинали тигроловы в напряженном молчании. Неверный свет чадящей коптилки освещал большой темный квадрат окна, грубо отесанный, из ясеневых плах стол, алюминиевые миски на столе, эмалированные кружки, горку черных сухарей, кусок сливочного масла, завернутый в целлофан, пачку сахара-рафинада. Смолисто-черная борода Савелия в этом неверном свете искрилась, точно мех баргузинского соболя, а седая борода Евтея казалась зеленоватой, как древесный мох. Уже успевший побриться Николай, низко склонившись над миской, аккуратно и беззвучно хлебая горячий бульон, украдкой посматривал на дядю. Он слышал последний разговор Евтея с отцом и, зная дядину прямую натуру, готовился к предстоящему крутому разговору, собираясь не защищаться, а нападать. Евтей перехватил взгляд племянника, нахмурился и принялся макать сухарь в чай, решив затеять ссору после ужина.

— Дядюшка, ты с таким видом сухарь полоскаешь, как будто сложную задачу не можешь решить, — открыто усмехаясь, заметил Николай.