Тигроловы

Тигроловы недоуменно переглянулись, а Непомнящий, широко распахнув дверь, уже заталкивал в печь сухие поленья.

— Ты что, Матвеич, ночевать, чо ли, тут собираешься? — осторожно спросил Савелий.

— Ну а то как же? Ясное дело — ночевать! — подтвердил Непомнящий, поднося к смолью горящую спичку и с детским восторгом любуясь расцветающим в поленьях пламенем.

— Так вить, кажись, рано ишшо, Матвеич? — досадливо поморщился Савелий. — Мы бы до сумерек десяток километров успели отшагать.

— Да что ты, Савелий Макарович? Бог с тобой! — испугался Непомнящий. — Дотемна мы все одно не успеем в мою избушку дойти.

— Так зато мы бы завтра к обеду пришли к ней и к следам завтра же успели. Нам дни терять несподручно, — рассудительно заметил Савелий. — Нам — чем скорей, тем лучше...

— Так я ведь говорю, что в избушку мы не успеем, — терпеливо повторил Непомнящий.

— Ну и шут с ней, с избушкой, Матвеич. — Савелий сбросил котомку, оглянувшись на чуть заметно усмехающегося Евтея, сказал, будто к брату только обращаясь, но так громко, чтобы слышал и проводник: — Ничо-о, Евтеюшко, счас мы почаюем и дальше пойдем, до хребта сёдни доберемся...

— Так я ведь говорю, что жилья на хребте нету, не слышишь, что ли? — все с тем же спокойствием сказал Непомнящий.

— Да нам и не нужна, не нужна избушка, Матвеич!

— Как же не нужна? Вот тебе раз! — Непомнящий заулыбался, точно услышал удачную шутку. — А где же мы ночевать-то будем? На улице, что ли?

— Зачем на улице? — удивился Савелий. — В тайге! В нодье переночуем!

— Это у какой такой нодьи? Нодья — это палатка, что ли? Нет там, на хребте, никакой нодьи!

Тигроловы удивленно переглянулись. Павел, сдерживая улыбку, чтобы не досадить уже расстроенному Савелию, отошел в сторонку и стал привязывать Барсика.

— Ты чо, Матвеич, сурьезно у нодьи никогда не ночевал? — после минутного молчания угнетенно спросил Савелий.

— Даже не слыхал, что это такое, — охотно подтвердил Непомнящий. — Это что, вроде как балаган или табор, по-вашему?

— А у костра ты когда-нибудь ночевал, Матвей Батькович? — строго спросил Евтей.

— Не-ет, у костра я тоже не ночевал: дурных нету — туберкулез подхватывать. Я все больше по байрачкам ночую.

— Значит, говоришь, все больше по байрачкам ночуешь? — Евтей укоризненно посмотрел на сникшего Савелия. — Ну-ну, правильно делаешь, Матвей Батькович...

— Матвеем Фомичом меня величают.

— Вот я и говорю, Матвей Фомич, правильно делаешь, что по байрачкам охотишься. — Евтей весело подмигнул вовсе сникшему Савелию. — По байрачкам оно, конечно, сподручней. Ну ничо, счас вот попьем чайку, напилим дровишек, подремлем, поспим, брюхо почешем и завтра до следующего зимовья как-нибудь дошкандыбаем, вот и день пройдет.

— Ничо-о, ребятки, ничо-о, — не замечая Евтеева издевательского тона, продолжал Непомнящий, закрывая дверцу разгоревшейся печки. — Счас мы зимовьюшку прогреем, чайком побалуемся. На-ко вот, молодой человек, ведерко, Павлом тебя звать, кажись? На-ко, Павел, посуду, говорю, да сбегай по воду.

С улыбкой приняв из богатырской ручищи Непомнящего ржавую десятилитровую банку из-под томата, заменяющую ведро, и черный от многолетней копоти чайник с отбитой во многих местах эмалью, заткнув за пояс топор, Павел с удовольствием пошел на речку.

Остаток дня тянулся нескончаемо долго; тигроловы от нечего делать напилили и накололи дров на неделю, отремонтировали надломленную стропилу, законопатили тряпьем щели изнутри в прогнивших углах избушки, подмели в ней пол и навели порядок. Вечером Непомнящий с достоинством принялся рассказывать им о том, как он лет пять назад убил жаканом громадного медведищу. И, чем больше рассказывал он о своих охотничьих подвигах, тем сильней убеждались тигроловы в том, что имеют дело не с профессиональным охотником и даже не с опытным любителем, а просто с обыкновенным крестьянином, если не боящимся тайги, как огня, то уж, во всяком случае, приходящим в нее без удовольствия, лишь в угоду корысти.

— Слушай, уважаемый Матвей Фомич, где ж ты работал до пенсии? — поинтересовался Евтей. — Ручищи у тебя, смотрю, как стяжки ореховые — не кузнечным ли делом занимался?

— Руки-то! Руки ничо-о — не жалуюсь, слава богу. — Польщенный, Непомнящий умиленно посмотрел на свои мощные, как лопаты, ладони. — Я этими руками доволен. А работал я, уважаемый, на хорошей работе — кочегарил в больнице да еще складом заведовал. Работка непыльная, дай бог каждому! — В голосе его звучали горделивые нотки: — На полторы ставки, по двести сорок рубликов в месяц выходило, да еще вот ружьишком, капкашками опять же прирабатывал — тоже, ежели с умом, доходец немалый. В прошлом году вот пенсию сто двадцать рублей отхлопотал.

— И долго ты проработал в этой доходной должности?

— Долгонько! Двадцать пять годков, ни меньше ни больше.

— А чего ж дальше работать не стал — и пенсию получал бы, и оклады свои?

— Оказия вышла! — Непомнящий помрачнел лицом, тяжело засопел. — Котельную, что была при больнице, ликвидировали и подсоединили к другой, интернатской, а там кочегаров полон штат.