Тигровая шкура, или Пробуждение Грязнова

— Послушайте, Петр Васильевич, а вы, случаем, на человека не наговариваете? — негромко и в то же время вполне доверительно спросил Грязнов. — Я ведь тоже человек, всякое могу понять.

— Наговариваю?.. — Сохатый медленно, словно на его шее висели трехпудовые вериги, поднял голову, и на его лице застыла гримаса внутренней боли. — Э-эх, гражданин начальник! Ну подумайте сами, зачем мне вся эта карусель? Я имею в виду того парашютиста, которого я и знать-то толком не знал, да вашего москвича, который тоже под пулю попал…

Вячеслав Иванович покосился на Мотченко, мол, что скажешь, майор? Однако тот молчал, то ли пораженный наговором Сохатого, то ли от того, что в его сознании что-то сдвинулось, и он мысленно прокручивал все те неприятности, которые могли упасть на его погоны, если вдруг все это окажется чистой правдой.

В кабинете Мотченко зависла долгая пауза. Потом послышался клокочущий кашель заядлого курильщика, и майор, с трудом пробиваясь через собственный кашель, произнес, уставившись взглядом в переносицу Сохатого:

— И зачем же он передал тебе этот пистолет?

— Шкворень?

— Естественно, Шкворень, коль ты показываешь на него. Ты что, должен был убрать Кургузова?

— Нет, нет! — словно боясь, что ему не позволят высказаться до конца, вскинулся Сохатый. — Я его должен был просто припрятать на квартире той марухи, где Семен жил. И все!

— Хренотень какая-то, — Мотченко пожал плечами. — Дать человеку ствол только для того, чтобы…

— Вот и я его о том же спросил, — заторопился Сохатый. — Зачем, мол, все это?

— Кого спросил, Макарыча?

От Грязнова не ускользнуло вполне дружелюбное «Макарыча», и это тоже можно было понять. Местный олигарх и начальник милиции были людьми одного круга, попивали вместе водочку, и для Мотченко он был именно «Макарычем», и никем иным.

— Ну да, кого же еще, Макарыча! — подтвердил Сохатый. — А на кой, мол, мне все это надо? А он мне и говорит: «Не твоего ума дело. Припрячь ствол и сваливай, пока ноги носят».

— И как же это ты мог бы ухитриться сделать? — с едва уловимой язвинкой в голосе спросил Мотченко.

— Да очень даже просто, — пожав плечами, уже более спокойно пояснил Сохатый. — Я же хотел у них на ночь остаться, ну, а днем, когда маруха Кургузого на работу свалит, послать его самого за водкой. Так что времени было бы вполне достаточно, чтобы пушку припрятать.

— И при этом заставить Кургузова уехать из Хабаровска? — уточнил Грязнов.

— Ну да.

— А ты, выходит, до этого времени тот ствол в глаза не видел?

— Как на духу говорю.

— Что ж, любопытно… Очень даже любопытно.

Вячеслав Иванович бросил вопросительный взгляд на Мотченко, тот утвердительно кивнул и включил диктофон.

— Ну а теперь, Петр Васильевич, давайте-ка по порядку. Как, когда и где с ним познакомились, я имею в виду Шкворня, и все остальное прочее.

Согласно кивнув, Сохатый вновь облизал губы, сглотнул костистый кадык и зашарил глазами по столу. Как понял Грязнов, в поисках курева. Мотченко тоже понял, в чем дело, и, что-то пробурчав себе под нос, достал из верхнего ящичка стола пачку «Явы», коробок спичек и все это протянул Сохатому.

— Бери.

— Что? Всю можно? — недоверчиво спросил тот.

— Ну а куда от тебя денешься, забирай.

Глубоко затянувшись, Сохатый снова кивнул, что означало «спасибо», и попросил:

— Можно я перекурю малость? В камере. Чтобы с мыслями собраться.

Глава 15

Назвав Шкворня и, очевидно, основательно проанализировав ситуацию, в которой он оказался благодаря все тому же «Макарычу», Сохатый, как это ни странно, немного успокоился, и когда его вновь ввели в кабинет Мотченко, он уже готов был со всей основательностью топить кого бы то ни было, тем самым спасая свою жизнь. Опустившись на стул и бросив взгляд на диктофон, он глубоко вздохнул, словно готовился нырнуть с головой в прорубь, и тут же спросил, поймав глазами взгляд столичного опера.

— А мне это зачтется как чистуха? Сами понимаете, могу все говорить, а мог бы и промолчать кое о чем.

— Кончай торговаться! — оборвал его Мотченко, признавшийся Грязнову, что не верит в то, что рассказал Сохатый. «Но почему?» — удивился Грязнов. «Да потому, что Сохатый, это — сохатый. Казалось бы, прет напролом, а на самом-то деле умен и хитер, как десять борзых, вместе взятых».

— Дак это же я так, к слову, — тут же спохватился Сохатый, сообразив, что слишком рано начал выставлять свои условия. — Ну что ж, записывайте.