И лежать бы мне сейчас, дружище, с нариками. А скорее – еще дальше и глубже… Только в последнюю секунду док передумал. Меня санитары уже под белы рученьки взяли, когда я выкрикнул: «Грибы-то я давно перестал жрать, док! А видения никуда не исчезли, каждую ночь возвращаются!»
Тут он знак подал, чтобы эти упыри притормозили. «Что, и в больнице галлюцинации?» А я ору: «Конечно! И дури я сюда не протащил, хотите – проверьте!»
Сам злюсь, психую, сил нет.
«Хорошо, – бурчит док, – проверим». И карту мою опять берет. Айболит хренов, клистирная трубка. «Ладно, – говорит, – завтра на прием. Поговорим еще разок».
И на том спасибо. Пронесло.
А видения эти – отдельная песня, дружище. Ох, куда меня только не забрасывает, кем я только не оказываюсь… Хотя я и в реальной жизни много кем побывал.
Например, австралийским бушменом. Не веришь?
Зря! Стать бушменом просто. Сейчас расскажу, дружище, записывай.
Берешь лыжную палку и отпиливаешь лишнее с обоих концов. Из гвоздей и лейкопластыря мастеришь что-то вроде дротиков с раструбом на конце. Засовываешь дротик в трубку и дуешь что есть сил. Убойно получается!
В общаге консерваторской мы с дружбанами таким образом охотились. На голубей. Ну, до стипендии далеко, а жрать охота. Вот и надумали дичи на чердаке пострелять.
Потом пожарили, натурально. На запах сбежалось все общежитие. Всем интересно – кто тут разбогател, цыплят-табака готовит? Да, с голодухи чего не съешь. Особенно под водочку…
Ты, наверно, теперь думаешь, что музыканты сплошь балбесы и алконавты? Признавайся, дружище, подумал?
Но это же одна сторона медали, а другую мало кто видит. Как пальцы сбиваются до мяса, как легкие рвутся, не выдерживают. Если хочешь знать, дружище, терпеливей музыкантов никого нет. Это ж сколько труда нужно, чтобы 7 лет отучиться в музыкальной школе, потом 4 года в училище, и еще 5 – в консерватории. И в итоге влачить нищенское существование. Потому как серьезная музыка нынче никому не нужна. Ни оперная, ни камерная, а про джаз вообще молчу.
Вот так-то. Поставь здесь, Ботан, наоборотный смайл. Даже два. Чтоб читатель знал, как я сильно скорблю.
: ( : (
На этой оптимистической ноте, дружище, мы сегодня закруглимся. Тебе уже спать пора. Что, рано еще? Ложись, дурашка, наслаждайся! Это мне сейчас улетать… черт знает куда, и всю ночь холодным потом обливаться. Хоть ты за меня отоспись.
Вот тебе хайку напоследок, вместо колыбельной.
Я не проспал.
Это будильник во мне
Встал навсегда.
Элис. Превед фсем!
Как сказал бы Ацкий кактус, превед фсем! =)
Недавно пришла с работы, тяжелый выдался день… Вошла в квартиру, отперев своим ключом (у нас давно никто не походит к двери). Георгий смотрит по телевизору футбольный матч. И я вот что вспомнила.
Муж тоже любил футбол, и я частенько пристраивалась рядом и смотрела. Правда не столько в телевизор, сколько… А потом увлеклась, разобралась во всех этих «вне игры» и «одно касание». И переживала, и вскакивала вместе с Артуром, когда комментатор кричал «Опасна-а!»
А сейчас почему-то не хочется смотреть…
Ну да ладно. Вернемся к фоткам.
Мальчик с ясными глазами и светлой челкой, небрежно заброшенной набок, смотрит в объектив строго, без улыбки. Фотография из школьного альбома. Алик забрал его с собой в Москву, но я успела вытащить… Белая рубашка, пестрый галстук, модный пиджак с клубными пуговицами по 500 рублей за штуку… какая битва шла в родительском комитете, когда решался вопрос о форме!
И уже скоро выпускной вечер, торжественное вручение аттестатов, взволнованные учителя, вальс «Когда уйдем со школьного двора»… Алик впервые в жизни напьется, и я полночи отпаиваю его густо посоленными сырыми яйцами. А он, бледный и с мокрыми волосами, слабым голосом клянется, что больше никогда в жизни, и как люди пьют эту гадость, и пусть сами пьют, а я ни за что, ох, как же мне плохо, мама…
Картинки оживают: звук льющейся воды, я на кухне растрепанная и в халате, за окном светает – заканчивается ночь выпускников. Из ванной стоны бедного Алика, и мучительно сжимается сердце – так жаль моего мальчика, который опять маленький и беззащитный…
А давайте посмотрим его детские фотографии? Сейчас найду… Ага, вот.
Какой он здесь смешной! Волосики светлые растрепаны, улыбка до ушей, и на щеках родные ямочки… Два годика. Это мы возле дома, в песочнице.
Алик был невероятно шебутным, казалось, что у нас не один ребенок, а трое! Он привносил в мир столько шума, гама, суматохи, носился, как метеор, посуда в доме колотилась с непобедимой регулярностью…
Я боялась, что ему будет трудно в школе, но учился он хорошо. Вот, в Москву поступил, и даже на бюджетное отделение, хотя конкурс там…
Вспоминаю себя – я в детстве была другой. Примерная, старательная девочка, активистка и отличница. Ботаник.