Тигры и земляника

В один прекрасный день я проснулся и вышел на крыльцо покурить. Вся бригада еще спит, а я сижу, башка с похмелюги раскалывается, и в ней думки. «После обеда придет машина с кирпичом, нужно разгружать… А фундамент мы все-таки положили хреново, одна стена трещину дала… Блин, какой сушняк… кирнуть, что ли, в однёху… Гасан с Ахмедом вчера опять подрались, чуть до ножей не дошло… Интересно, мы все допили или на опохмелку осталось?.. Вечером в клуб можно сходить…»

Вдруг я ловлю себя на мысли, что совсем не думаю о Ленке. И о Коврижке не думаю. А также о доме, друзьях, цивилизованной городской жизни… Я заглянул на дно своего котелка и офигел. Там копошились бледные мыслишки про бухло, драки и марки цемента. И больше ничего.

О, как блажен

Сон протяженностью в жизнь

Нищих духом.

Я стал опускаться, понимаешь, деградировать. Мимикрировать под местное население. И когда я это понял, мне стало страшно. Жутко захотелось домой.

В бараке нашлась недопитая бутылка водки, я налил себе грамм сто и выпил. Мир медленно приобретал резкость. Я снова сел на крыльце и закурил вторую сигарету.

«Окей, Виргус, – сказал я себе, – даже олрайт. Скоро ты поедешь домой и увидишь своих. Три дня будешь балдеть. А потом, а дальше? Все войдет в прежнюю колею и… Сильно твоя городская жизнь отличается от нынешней?»

Мысль была неприятной, но непобедимо здравой. Я вытер холодный похмельный пот и продолжил думать.

Действительно, есть ли разница между кирянием в кочегарке при сельсовете – и гримерной оперного театра? Разве здесь и там я не пашу как негр за гроши? Чем я отличаюсь от Петровича, который сейчас вышел на соседнее крыльцо и чешет яйца? У него зачуханная изба, у меня занюханная хрущевка. У него во дворе старая кобыла, у меня древняя «копейка». Он в колхозе денег не видит третий месяц, я в театре – пятый. Я даже слегка позавидовал Петровичу – у него своя земля и кругом пасторальные пейзажи. А у меня заплеванный подъезд и стена химкомбината в окне.

И думки постоянные: «Где бабок перехватить, где бабок перехватить…»

И так мне стало жалко себя, дружище, ты не представляешь! Потом я подумал о Коврижке, которую угораздило заполучить такого недотепу-папашу, и вообще чуть не заревел. А когда про Ленку вспомнил…

Знаешь, дружище, она ведь не за пьянь голодраную выходила замуж, не за фуфло какое. За красу и гордость студенческого оркестра, джазмена и звезду компаний. Ух, каким орлом я был!… Ленка мной гордилась, и подруги ей завидовали. Хочешь верь, хочешь нет.

Потом одна подружка выскочила за бухгалтера, вторая – за бандюка. Первый шустро дослужился до главбуха совместного предприятия, а бандюк купил завод. Обе в мармеладе купаются, а Ленка… Ленка порой жарит хлеб на комбижире, потому что хавать больше нечего.

«Что у нас на ужин, дорогая? – Тосты а-ля комбижюр, любимый! – Чудесно! Надоели омары с шампанским, хочется простых и питательных блюд…»

Помнишь это время, дружище – начало 90-х? Очереди за талонами, пустые прилавки, литровые бутылки спирта Рояль? Если помнишь, тебе и объяснять не нужно, сам понимаешь.

И ведь я не бездельничал, крутился по шабашкам да халтуркам. Но из нищеты никак не мог вылезти, хоть тресни поперек. Ну, от безысходности и пьянство. А ты думаешь, я от радости квасил, да? От избытка светлых чувств? Бывало и такое, конечно. Но чаще рядом со стаканом в руке сидела безнадега…

В общем, тогда на ступеньках раздолбанного барака меня проняло. Продрало основательно, до печенок, до каждой проспиртованной клеточки. И мне захотелось дать себе слово. Твердое, железобетонное. Что сдохну, но стану богатым и успешным.

И дал. Слово, я имею в виду. Пообещал, что моя Коврижка вырастет не в нужде да убогости. Что у Ленки будут часы с брюликами и полный холодильник колбасы. Что мы переедем в новую квартиру и купим белую Дэу Нексию как у бухгалтера совместного предприятия…

Ну, я же реалист – понимал, что быстро только кошки родятся, нужно время. И поставил себе срок – до 40 лет. Разбиться в блин и порвать себе всё, если потребуется, но к сороковнику разбогатеть. «А коль и к этому возрасту не преуспеешь, Виргус, – сказал я себе, – тогда ты полный мудила и ничтожество. И жизнь твоя – просто кикс, фальшивая нота. Полезай на высокую гору и избавь мир от лишнего мусора»…

Да, именно так я и решил – либо становлюсь крутым перцем либо пусть ребята играют мне Шопена.

И знаешь, так мне стало кайфово, когда я решение принял! У меня появилась зашибательская мечта, цель в жизни, мэйнстрим! На радостях зашел в барак и еще полтиник замахнул…

Но по приезду домой я первым делом завязал пить. Не совсем, конечно, до такого извращения я не дошел. Просто для себя решил: «Пью только по праздникам». Еще начал по утрам отжиматься на кулаках и перешел на легкие сигареты. Ну, и стал искать работу поприличнее. Театр, конечно, место приличное во всех отношениях, за исключением зарплаты.