ТИК

Когда следователь питерской прокуратуры Юра Кривцов понял, чем пахнет доставшееся ему дело об убийстве Смирнова (а понял он мигом — и соображалка, и рефлексы у Юры работали прекрасно), он первым делом тормознул практически всю работу по этому делу и стал внимательнейшим образом прислушиваться к сигналам от начальства. Потому что пахло возможностью ба-альших разборок — причем на гораздо более крутом уровне, чем уровень следователя Кривцова.

Покойник Смирнов был человечек непростой: с многочисленными завязками в ментуре — как официальными (консультировал их по части всякой сетевой преступности), так и — в особенности — негласными. И не только в ментуре, а еще и в Большом доме. Ко всему прочему, он общался (тоже, разумеется, не афишируя) с некоторыми питерскими наци, включая, например, небезызвестного Юрия Беляева из «Белого патруля», которому делал сайты. Как внештатный спец по интернет-экстремизму Смирнов знал всю питерскую и еще множество прочей радикальной компьютерной публики: одних он сливал органам, вместе с другими время от времени ломал (ясно, что не без санкций «кураторов») веб-страницы разных левацких и либеральных оппозиционных шарашек.

Тут открывался не только простор для версий, но и — учитывая особенности большой дружбы между городской прокуратурой, ГУВД и УФСБ — целый букет перспектив. Перспектив и рисков. Вдобавок в эту «силовую» кашу затесались нацики — а они и так всегда были темой опасной, к тому же в последнее время вокруг них в Питере начинались (на фоне недавних громких убийств иностранцев) масштабные и мутные варки, инициированные (если не врут) в самой Москве и грозящие (по слухам) самой губернаторше…

В общем, инициатива, вещь чреватая всегда и везде, в данных обстоятельствах могла быстро довести… До увольнения с волчьим билетом могла — а то и до цугундера. К тому же у Юры было серьезное подозрение, что поставили его на это дело неспроста. После некоей истории, случившейся в прошлом сентябре на заводе имени Шаумяна (даже в прессу просочившейся, несмотря на принятые меры), после едва замятого публичного скандала, вылившегося таки в дело по статье 131-й, части 2-й, Кривцов имел все основания опасаться ментов. Он не знал, что́ у тех есть на него, но всерьез боялся, что материальчик наберется — и что придерживается этот материальчик до тех лишь пор, пока следователь Кривцов не стал мусорам поперек дороги.

И поскольку прокурорское начальство было, разумеется, в курсе ситуации, поручение именно Юре данного дела следовало, по всей вероятности, трактовать так, что мочить ментов в его, начальства, планы не входит. Не в этот раз и не по этому поводу: видимо, слишком много всего в самых разных местах могло повсплывать при неосторожном возмущении водной глади — и не исключено, что таким образом наверху страховались от кривцовской самодеятельности.

Пока Юра добросовестно ни хрена не делал, менты, наоборот, развили повышенную и не совсем понятную активность (даже вон из московского угрозыска прискакал этот майор — за каким хреном?..). Когда же они откопали где-то Руслана Никонова, Юрино начальство вдруг изволило сильно озаботиться ходом следствия, побздеть по поводу малых успехов — и тут уж не надо было долго соображать, чего в данной ситуации требуется от Кривцова. Кажется, псих в качестве виновника был, по общему мнению, оптимальным выходом.

(Такое случалось: если следствию попадался вдруг подходящий ебанашка, его прессовали и заставляли дать признательные показания по всем хоть как-то пилящимся в общую картину накопившимся «висякам». Понятливые эксперты-психиатры признавали очередного такого «маньяка» вменяемым, чтобы признания его имели юридическую силу, понятливые судьи не вникали в противоречия в этих показаниях — и шизик отправлялся лет на двадцать отрабатывать на зоне за реальных убийц, подправив статистику раскрываемости.)

Только вот псих достался Кривцову какой-то неудачный — ни черта с ним не было ясно: ни откуда этот Никонов взялся, ни куда вдруг сгинул, ни кто он вообще такой. Его имя отсутствовало в уголовных картотеках, в архивах психушек, в паспортных столах. Юра прилежно прокачал всех этих Шохина, Феденёва и прочую шпану — но они, кажется, и впрямь ни хрена толком не знали. Приятель приятелей, пили где-то вместе, так и познакомились…

«Ну хорошо, но что он вообще из себя представлял? — Да как-то непонятно с ним… Он, Русел, был, конечно, малость не в себе. Казалось так, по крайней мере. Я часто не мог понять, он прикалывается или серьезно говорит. — Например? — Ну я не знаю… Он, по-моему, считал себя привидением… — В смысле… — Ну, призраком. Фантомом… — Что — действительно считал? Всерьез? — Да я так и не понял, о чем я и говорю…»

Из тех же питерцев, кто должен был быть неплохо знаком с Руселом, один получил диском от штанги по черепу, а второй, автослесарь Кузнецов, — еще в прошлом октябре пять раз ножом в живот.