Тик-так

Руэда прошествовал к котлу, зачерпнул ложкой приготовленное Вероникой кушанье и снял пробу. Удовлетворенно крякнул и разразился хвалебной тирадой.

— Он говорит, что будь Нконо жив, ты бы давала ему уроки, — перевела Анита.

Служанка засмущалась, а когда ей предложили сесть за общий стол, и вовсе покрылась румянцем, как спелый помидор.

— Да что вы, Анна Сергевна! Негоже с холопьим рылом в калашный ряд. Я где-нибудь в уголочке…

Но капитан Руэда подчеркнул, что приказ о совместной трапезе касается всех, кроме рулевого, и Вероника повиновалась.

Анита завидовала ей. Чернавка, дурнушка… и никакой заботы о том, как она выглядит и в чем предстанет перед сотрапезниками. Анита в очередной раз критически осмотрела свой убор и пожалела, что не может от стыда провалиться сквозь все корабельные конструкции прямиком на морское дно. После тушения пожара на палубе и злоключений в трюме к прежним повреждениям костюма добавились новые. Теперь он гляделся хуже, чем рванье самого нищего парижского клошара, еще и гарью провонял. Что за комиссия! Даже Джимба в попугайских отрепьях выглядел приличнее.

Ладно бы держаться в стороне. Но сесть в узкий круг, где ее будут разглядывать как музейную витрину… О, наказание!

Анита вошла в каюту, отведенную ей и Алексу. Поискала гребень, чтобы хоть спутанные волосы расчесать, но увидела на койке что-то, завернутое в чистую тряпицу. Развернула и глазам не поверила. Туника… Длинная юбка с поясом, на котором блестит серебряная пряжка… Безрукавка, украшенная затейливым орнаментом… Такую одежду она видела на гречанках, когда полтора года назад, по пути из Румынии в Испанию, они с Алексом задержались в афинском порту Пиреус.

Пошито со вкусом, но в целом скромно, без дорогих украшений и художественных вывертов. Где-нибудь в Берлине или в тех же Афинах Анита оценила бы оное изделие на семерку по двенадцатибалльной шкале и прошла бы мимо. Но здесь… Драгоценнейший подарок!

Она закрыла дверь изнутри на щеколду, с наслаждением сорвала с себя пришедшие в негодность штаны и пиджак и облачилась в новое, восхитительно свободное, истинно женственное…

Лебедью выплыла из каюты. Алекса чуть кондратий не хватил при виде такого преображения. А она, продефилировав вдоль борта, подошла к Деметре, которая в образе юнги гадким утенком жалась к планширу, и промолвила тихо-тихо:

— Можно было обойтись без даров, сударыня, я бы и так не стала сплетничать. Но все равно спасибо!

Уселись за стол. Он был невелик, и девятерым было тесно, но кто бы вздумал брюзжать? Помощник капитана, орудуя черпаком, зажатым в железной руке, разлил суп из котла по оловянным тарелкам, и завтрак начался. Приготовленное Вероникой хлебово — без зелени, без зажарки, на застоявшейся воде — не обладало изысканными гастрономическими качествами, но было, по матросским стандартам, более чем подходящим. Чистота столовых приборов и посуды вызывала сомнения, но и на это Анита, привычная к походным тяготам, постаралась закрыть глаза. Все было бы ничего, если б не гнетущее молчание, висевшее над столом.

Анита чахло, без аппетита тянула бульон с блестками жира. Еще до завтрака ей стало нехорошо, подташнивало и мутило. Она приписала это пережитой нервотрепке. Пища только усугубила нездоровое состояние. Анита терпела, терпела, но когда затошнило не на шутку, зажала рукой рот и опрометью бросилась в носовую часть корабля.

— Нелли!

Максимов привстал, готовясь сопровождать ее, но она на бегу сделала ему знак; сиди! — и скрылась за капитанской каютой. Живот скрутило. Нет, до гальюна не добежать… Анита свернула вбок, туда, где ее не видно было ни рулевому, ни сидевшим за столом, навалилась на борт, и ее буквально вывернуло наизнанку. Это было гадко, но она ничего не могла противопоставить накатившей рвоте.

Время приближалось к полудню, солнце пекло нещадно. На лице Аниты выступили капли пота, они стекали, марая тунику. Прошло минут десять, прежде чем спазм улегся. Она не сразу отошла от борта, постояла, глубоко вдыхая знойный воздух.

— Что же это такое? — обратилась она к себе с риторическим вопросом. — Не морская же болезнь? У меня ее никогда не было…

Она подождала, не накатит ли снова, и сделала несколько шагов вдоль борта. Вроде полегче, но мысль о том, что надо возвращаться за стол и приниматься за еду, удовольствия не вызывала.

Погулять, что ли?

Теперь уже не имело смысла прятаться, и она медленно направилась вперед.

В поле зрения попал штурвал, за которым полагалось стоять боцману Накамуре.

Но что это? Японец не стоял, а лежал, распластавшись во весь рост. Анита позабыла о своем недомогании и с прогулочного шага перешла на бег. Подскочив к Накамуре, стала тормошить его. Он не шевелился и не открывал сомкнутых глаз.

Рядом с телом валялась опорожненная тарелка. Анита машинально подняла ее, повертела и со злостью грохнула об угол нактоуза — дубового шкафчика, в котором под толстым стеклом покачивалась стрелка судового компаса.

— Помогите! Кто-нибудь!