Тик-так

Но вдохновленный и окрыленный Максимов уже взбирался на грот-мачту. Там он, снуя меж электрических светляков, по-своему перетянул паруса, превратил их в ловушки для ветра. Шквал, дотоле бестолково налетавший сбоку, теперь давил на шхуну под определенным углом и, раскачивая, сдвигал ее назад.

— Готово! — Алекс скатился с мачты, поплевал на руки и взялся за якорную цепь. — У-ух-нем!

Вероника схватилась за железные звенья. Дернули, потянули. Анита, устыдившись своего бездействия, качнулась было к ним, но взгляд Алекса — повелительный, жесткий — остановил ее, как барьер.

— Назад! Сами справимся…

Не иначе Антей в него вселился! Бицепсы вздулись буграми, тело, оплетенное жгутами жил, затвердело под разорванной рубахой. Казалось, сейчас или мачта переломится, или шхуна наконец умерит строптивость и сойдет с мели.

— Движемся! Алекс, мы движемся!

Анита, не сдерживая ликования, захлопала в ладоши. Впрочем, радость была преждевременной: судно продвигалось короткими рывками — по вершку, по два, — а силы бурлаков, как про себя окрестила Анита Алекса и Веронику, таяли на глазах.

Тучи закрыли луну и звезды, блеснуло прямо над головой, и через секунды уши заложило от грохота. Гроза подошла уже совсем близко, до ее центра, таившегося в беспросветной облачности, было не более версты. Анита не понаслышке знала, какой всесокрушающей и не ведающей предела бывает стихия в открытом море. Горе тому, кто угодит под нее даже на большом и надежно построенном корабле. А дырявый, лишенный половины оснастки «Избавитель» — укрытие столь ненадежное, что и говорить нечего…

Анита глянула за борт. Там вскипали буруны, они обхватывали шхуну, тянулись вверх, облизывая борта, и рассыпались на грязно-белые пузыри, которые снова превращались в воду, стекавшую обратно в море. Уже не видно было каменной плиты, хотя глубина увеличилась ненамного. Ветер задул неравномерно, толчками, паруса полоскались и трещали.

Настала полночь. Анита вздрогнула, услыхав, как прорывается сквозь рев бури бой капитанских часов. Они ходили, несмотря на сатанинскую качку и оставшийся распахнутым тайник. Но им не суждено было отбить все двенадцать положенных ударов — циклопических размеров вал вздыбился над шхуной, навалился на перекошенную рубку и смел ее вместе с немногим сохранившимся содержимым. Брусья, доски, осколки стекла, шестерни часового механизма — все это, влекомое потоком, пронеслось по палубе и, проломив противоположный борт, низверглось вниз.

Косо хлынул дождь. Он лупил по лицам, застил глаза пеленой. Анита, охваченная страхом, бросилась к Алексу. Скользя, втиснулась между ним и Вероникой, сдавила руками цепь.

— Еще! Еще! Взяли!

Шхуна как будто услышала ее, очнулась, корма сползла со скалы и нависла над глубиной.

В это мгновение из просевших туч выскочила разветвленная, в виде трезубца, молния. Она озарила небеса ярчайшим всполохом, дотянулась до грот-мачты и расколола ее с такою ж легкостью, с какой отточенный топор раскалывает хлипкую чурку.

Эпилог

Остров Маргарита — самый крупный из Подветренного архипелага — отделяли от материка примерно десять морских миль. Расстояние незначительное, и многие жители Венесуэлы перебрались сюда — кто временно, кто на постоянное жительство. Остров представлял собой два горных массива, соединенных длинной песчаной косой. Ничего привлекательного, зато климат здесь был куда мягче, чем на континенте, где с декабря по апрель царил сухой сезон с изматывающей жарой. На Маргарите погоды стояли ровные, температура воздуха никогда не опускалась ниже двадцати градусов по шкале Цельсия, но и не поднималась выше сорока. Из засушливых районов Южной Америки дули знойные ветры, но с остальных трех сторон остров овевался влажными бризами, так что в целом условия были довольно комфортными.

Пабло переселился на Маргариту в позапрошлом году. До этого он жил в венесуэльской Валенсии, рыбачил у берега, улов продавал на рынке, вырученных денег хватало и на еду, и на одежду, и на поддержание в должном порядке маленькой хижины. Семьей он так и не обзавелся, предпочитал одиночество и покой. Но после обретения страной независимости от Испании, а потом и от Великой Колумбии, о покое пришлось забыть. Власть переходила из рук в руки, постоянно вспыхивали восстания, что привело к кровопролитной гражданской войне. Пабло был сугубо аполитичен и мечтал лишь о том, что бы заваруха поскорее улеглась. Однако она все более разрасталась, и тогда он, продав хижину, переплыл на своем челне на Маргариту.

Отголоски бунтов докатывались и сюда, но все же на малонаселенном острове, где проживали, в основном, рыболовы, было гораздо тише и спокойнее. Пабло быстро освоился, тем более в поселочке, где он нашел себе приют, ему встретились земляки — такие же, как он, переселенцы из Валенсии и Каракаса. Словом, жизнь пошла своим чередом.

Был май, весна близилась к исходу, через две недели должно было наступить календарное лето. Хотя в тропических областях, неподалеку от экватора, смена времен года ощущалась слабо.