«Тихая» дачная жизнь

Не очень ясно различимое в свете месяца лицо Антона, приняло явно смущённое выражение, что подтвердило догадку. Но он тут же нашёлся:

– Как чего? Тебя жду… Ты же мне сказал, чтобы я тут на стрёме… караулил.

– Ладно…

Сурин отошёл, достал мобильник и стал набирать номер сотового одного из своих бойцов, едущих сейчас в электричке. Номер ответил… они, как и планировалось, были уже на подъёзде, электричка шла строго по расписанию, хотя Сурин опасался обратного.

– Всё, я пошёл, а ты из дома ни на шаг, понял. За мать и сестру отвечаешь… И ещё, если стрельбу услышишь, все на пол и голов не поднимайте. Сам уложишь, если понадобится, и чтобы у окон не торчали. Надеюсь, до этого не дойдёт… так на всякий случай. Ты тут за мужика остаёшься. Понял?

– Понял пап, – тихо, едва подавляя всё сильнее охватывающую его дрожь, ответил Антон.

Сурин встречал своих ребят на платформе вместе с Хромым и заметно волнующимся милиционером.

– Привет командир, докладываю о прибытии. Какая вводная? – произнёс один из прибывших, коренастый, коротко стриженый с толстой шеей, в приталенной куртке. Он приложил два пальца к виску, уважительно смотря на Сурина, и тут же нарочито пренебрежительно глянул на явно "мохающего" мента и сильно припадающего на ногу типа с испитым лицом.

– Тихо… здесь вам не Москва, – оглядываясь по сторонам, предостерёг Сурин. – Пошли, вводную по дороге дам.

– Вы это… может всё-таки поставить в известность наш райотдел, – пытался возражать заметно колеблющийся милиционер.

– Пока ты дозвонишься, да пока они приедут… тут же больше тридцати километров. И шум какой поднимут, баб, детей перепугают. И, потом, старлей, все "кресты" на грудь они же, райотдельщики твои и огребут, а ты грамоту в лучшем случае получишь, почётную, – решил сыграть на тщеславии участкового Сурин. – Ты не боись, мы всё тихо сделаем, а тебе только дырки в кителе вертеть останется.

– А у вас… это… право на ношение оружия есть? – не переставал сомневаться милиционер. Ему было и страшновато, и в то же время очень хотелось "влезть на липку…" ничего не ободрав. К тому же этот азербайджанец, сожитель Фаины, давно уже сидел у него костью в горле, ну а главное он просто не мог проигнорировать просьбу Хромого, приходящегося ему родственником.

– Есть, всё у нас есть и права, и лицензия, – весело ввязался в диалог второй прибывший, выше и уже своего напарника, но без куртки и оттого ежащийся от ночной прохлады.

– Значит так, уточняю план действий, – привычно закомандовал Сурин, когда впереди тенью обозначился дом с двумя торцевыми входами. – Первым делом, ты старлей стучишь в дверь и осторожно выманиваешь азера. Это надо для того, чтобы сначала его допросить и выяснить, сколько сейчас у него там наверху гостей. Потом ты Коль проводишь меня на свой чердак, и я там у перегородки залягу. Саша, Федя вы атакуете в лоб, по лестнице, как обычно, один прикрывает другого. Сигнал к атаке, грохот с чердака, это я начну ломать перегородку, он на меня отвлечётся, а вы по лестнице. Огонь открывать только в крайнем случае… тут внизу дети.

– Как, а я что буду делать? – обиженно прошептал Хромой.

– Как что? Ты как меня проводишь на чердак, вниз спускаешься и ребятам передашь, что я на изготовке. Кстати, там у тебя перегородка крепкая?

– Да нет, доски еле держаться, пнёшь они и отвалятся… Подожди Лёш… я чего хочу сказать. Если он пойдёт вызывать этого Тофика из дома, – Хромой кивнул на милиционера, – тот может переполошиться и тем на чердаке знак подать, или они сами участкового в форме увидят, может они и не спят. Давай я… я ему тихонько в окно стукну… я ему часто так стучу, когда выпить невтерпёж, у него всегда самопал есть.

– Что и среди ночи стучишь? – недоверчиво спросил Сурин.

– А что… иной раз так припрёт. Он же ночью с наценкой гад продаёт, но куда деваться. Я его выманю, на улицу, а уж тут вы его арестуете без шума и допрос сымете, и баба его ничего не заподозрит. А то ведь она дура заполошная, разорётся.

Сурин немного подумал.

– Пожалуй тут ты прав. Как думаешь старлей?

Милиционер лишь промычал в ответ что-то невразумительное. Он по-прежнему пребывал в раздвоенном состоянии, не мог до конца уразуметь, законно, или не очень то, что сейчас произойдёт.