Тихая гавань

– Возможно, потом он оставил бы меня и ушел к ней. Хотя, зная Теда, Офелия отнюдь не была уверена в этом.

И вовсе не потому, что верила в его любовь, – просто Тед по складу своего характера не был способен на всепоглощающее чувство. По-настоящему он любил только себя. Ему бы ничего не стоило бросить Андреа с ребенком, сделав вид, что его это совершенно не касается. Ее бы такое поведение мужа нисколько не удивило. Но опять-таки это вовсе не означало, что свою жену он любил больше. Вполне возможно, что он не любил ни ее, ни Андреа – такой уж он был человек.

– Много лет назад у него уже была интрижка, – сдавленным голосом призналась Офелия.

Тогда она простила его. Впрочем, она всегда его прощала. До этого дня. Теперь Теда нет. С ним уже нельзя ни поссориться, ни помириться, и он никогда не сможет ей ничего объяснить. Ей придется смириться с этим и как-то жить дальше. Офелии казалось, что их жизнь с Тедом похожа на ткань, в которую каждый из них вплетает нитку за ниткой. И вот достаточно смятого клочка бумаги, чтобы то, что. казалось таким прочным, вдруг в мгновение ока разлетелось в клочья. И она бессильна что-либо изменить.

– В первый раз он изменил мне в тот самый год, когда заболел Чед. Тогда мне казалось, он просто возненавидел меня… считал, что я виновата в болезни сына. Словно хотел отомстить мне за все. А может, он просто хотел хоть на время забыть обо всем… Не знаю. Это случилось, когда мы с Пип уехали во Францию. Не думаю, что это было такое уж сильное увлечение. Но когда я узнала… словом, это чуть было не прикончило меня. Как-то все сразу – и болезнь Чеда, и известие, что у мужа другая женщина. Правда, он сразу же перестал с ней встречаться. И я простила его. Впрочем, я всегда его прощала. Мне в общем-то нужно было только одно – чтобы он любил меня… чтобы мы всегда были вместе.

А он, похоже, всегда любил только себя. Но Офелия должна была сама понять его и научиться жить с таким человеком дальше. Мэтт считал, что не вправе еще больше растравлять ее раны, тем более что ей и так уже досталось. Украдкой взглянув на нее, он тяжело вздохнул. В глазах Офелии плескалась такая боль, что у него все перевернулось внутри. И Мэтт промолчал – он скорее откусил бы себе язык, чем решился бы причинить ей еще одну боль.

– Думаю, лучше всего постараться не думать об этом, – рассудительно сказал Мэтт. – Что толку терзать себя? Теда больше нет, и вы ничего уже не можете изменить.

– Эти двое… они уничтожили все, что у меня осталось. Даже из могилы он отомстил мне… сломал мне жизнь.

Мэтт никак не мог взять в толк, почему Тед не позаботился сразу уничтожить письмо. Да еще оставил его в таком месте, где оно наверняка попалось бы на глаза жене. Несусветная глупость? А может… может, он втайне хотел, чтобы она отыскала его? Возможно, рассчитывал, что оскорбленная Офелия сама решит оставить его? Как бы там ни было, ему больно даже думать о том, какую рану оно оставило в сердце женщины.

– Как вы объясните все это Пип?

– Никак. Ей незачем вообще ни о чем знать. Это касается только нас с Тедом – в особенности сейчас. Потом постараюсь как-то объяснить, почему Андреа перестала у нас бывать. Придется придумать какую-то причину… а может, просто скажу, что объясню ей все потом, когда она подрастет. Она и так уже догадывается, что произошло нечто ужасное, только еще не знает, что это связано с Андреа. Я не сказала Пип, что ездила к ней.

– Правильно.

Ладонь Офелии по-прежнему покоилась в его руке. Больше всего Мэтту хотелось бы обнять ее за плечи, но он не решился. Что-то подсказывало ему, что Офелии будет неприятно. Она походила на хрупкую пташку с переломанными крыльями, припавшую к земле в ожидании, когда милосердная смерть положит конец ее страданиям.

– Прошлой ночью я находилась на грани безумия. Мне казалось, я схожу с ума… а может, так оно и было. Простите, Мэтт. Поверьте, мне очень неприятно взваливать на вас свои проблемы.

– Почему бы и нет? Вы же знаете, мне отнюдь не все равно, что происходит с вами. И с Пип тоже.

Впрочем, откуда ей знать? Он ведь сам только недавно это понял. Но теперь, глядя на нее, Мэтт уже больше не сомневался. Он в жизни ни за кого не переживал так сильно… ну разве что за своих детей. И тут он вдруг вспомнил, что так и не успел поделиться с ней своей радостью.

– Знаете, ведь со мной тоже кое-что случилось. И тоже вчера, – мягко сказал он, все еще держа ее за руку. – Как ни странно, оказывается, меня тоже предали – так же жестоко и хладнокровно, как и вас, дорогая. У меня был гость на День благодарения. Знаете, такого чудесного праздника у меня не было уже много лет.

– Да? И кто же это? – Офелия с трудом заставила себя вернуться к действительности.

– Мой сын.

Глаза Офелии расширились от изумления, и Мэтт принялся взахлеб рассказывать ей о том, что случилось прошлым вечером.

– Просто не могу поверить! Господи, да как у нее хватило духу поступить так с вами… с ее же собственными детьми?! Неужели она рассчитывала, что они так никогда и не узнают об этом?