"Тихая" Одесса

Япончик сделал все, чтобы это событие надолго осталось в памяти одесситов.

Впереди шли музыканты. Люди Япончика собирали их по всему городу. Трубачи и флейтисты из Оперного театра, нищие скрипачи, побиравшиеся по дворам, гармонисты из слободских пивнушек — все они сегодня шагали рядом, играя походные марши и блатные молдаванские мелодии.

Позади оркестра ехал на белом жеребце сам Япончик в кожаной фуражке, «как у Котовского», в офицерском френче и красных галифе с золотыми позументами. Два маузера и прямой уланский палаш в сияющих никелированный ножнах с зазубренным колесиком на конце составляли его вооружение.

Рядом несли огромное знамя из тяжелого малинового бархата. На нем было вышито полное название полка: «Первый непобедимый революционный интернациональный одесский железный полк «Смерть буржуям!»

Около знамени ехал полковой комиссар, назначенный Реввоенсоветом, — смуглый черноволосый молодой человек в студенческой тужурке.

А вслед за ними нестройными рядами двигалось Мишкино воинство. Его украшали мундиры всех европейских армий, побывавших в Одессе. Рябило в глазах от голубых французских шинелей, английских хаки, синих жупанов и греческих курток. Особенное разнообразие являли головные уборы. Кроме обычных картузов и кубанок, здесь можно было увидеть гайдамацкие папахи с длинными шлыками, польские конфедератки, береты французских пехотинцев и даже немецкие каски с высокими острыми шишаками. Кокарды были ободраны, вое. сто них прикреплены красноармейские звездочки.

Сотрясая оконные стекла, гремел оркестр, развевалось малиновое знамя, и бандиты медленно шествовали по улицам, потея под бременем навешанного на них оружия — винтовок, пистолетов, гранат и пулеметных лент, их с избытком хватило бы, чтобы вооружить целую дивизию.

Поглазеть на такое небывалое зрелище высыпали тысячи зевак. Темпераментные одесские обыватели, падкие на все яркое и необычное, с удивительной легкостью поверили в то, что бандиты «исправились». Они даже готовы были гордиться «своими» бандитами: где вы еще видели такой город, чтобы в нем даже налетчики («Вы слышите, даже налетчики!») шли воевать за Советскую власть! Они махали платочками, выкрикивали пожелания доброго пути и победы, забыв, что еще совсем недавно эти самые люди превращали их жизнь в сплошной кошмар, не прекращавшийся ни днем ни ночью…

Едва эшелон с молдаванским воинством покинул Одессу, как стало совершенно ясно, что Мишка переоценил свои силы. Ни малиновое знамя, ни звездочки на головных уборах не могли изменить его людей: бандитами они были, бандитами и остались.

В вагоне Япончика шло беспробудное пьянство. Бренчали гитары, раздавался дробный топот пляшущих, пахло сивухой, визжали прихваченные из Одессы женщины.

Урканы не отставали от своего вожака. На каком-то полустанке они расстреляли стоявшую на запасном пути цистерну, решив, что в ней спирт. Цистерну разнесло вдребезги: в ней оказался керосин. Крестьян, выносивших к поезду молоко и вареную картошку, бандиты обирали вчистую, не платя ни гроша.

Плоть от плоти молдаванской голытьбы, Япончик не усматривал в этом ничего из ряда вон выходящего.

— Подумаешь — дело! — оказал он комиссару, когда тот потребовал немедленно пресечь грабеж. — Может, у них такая привычка бороться со спекуляцией. И вообще, ты их не замай: люди на смерть едут!

Убедить его, что это бросает тень на всю Красную Армию, было невозможно. Комиссар принял свои меры. Предупрежденные им по телеграфу железнодорожники выставили на каждой станции вооруженные патрули. Базары опустели. Грабить стало некого. Боевой дух «отборных смельчаков» сразу же спал.

И тогда Мишкино воинство начало таять так же быстро, как создавалось. Понятия долга, чести, воинской дисциплины были налетчикам чужды. Будущее не сулило им ничего хорошего: окопную сырость и жестокие бои с белополяками, в которых, неровен час, и убить могут. Уголовники затосковали по двоим теплым «малинам», где никакой дождь не страшен и рукой подать до чужих карманов. Наскоро собрав пожитки, они без лишних слов стали покидать эшелон и, кто как мог, удирать в Одессу. Остановить их можно было, пожалуй, только самыми крутыми мерами, вплоть до расстрела, а на это Япончик никогда бы не пошел. Он слишком хорошо знал своих приятелей: начни налаживать дисциплину — и никто не поручится за твою собственную шкуру…

За станцией Вапнярка поезд остановился в степи. Вдали раздавались глухие раскаты артиллерийской канонады.

Комиссар нашел Япончика возле штабного вагона.

— Почему остановились?

— Что это такое? — вместо ответа спросил Япончик и, прислушиваясь, поднял палец.

— А ты не знаешь? — сказал комиссар. — Это война. Черноморские матросы громят белополяков.

— Да?.. — неопределенно пробормотал Япончик. — Подумать только, сколько там шуму!..

Из всех вагонов торчали головы его встревоженных дружков.

— Распорядись ехать дальше! — потребовал комиссар.

— Погоди, — сказал Япончик. — Куда нам спешить?..

Он еще постоял в раздумье, а когда земля донесла особенно сильный орудийный удар, ушел в вагон.