Тихая сатана

Арсентьев взял стакан, указательный палец сверху, большой под донышко, и, наклонив его, стал смотреть на свет, отыскивая следы пальцев рук. Краем глаза успел заметить, что Савин заинтересовался обстановкой в номере. Он понял его и спросил, как бы между прочим:

– Виталий Николаевич, кто ваш сосед?

С Куприяновым произошла мгновенная перемена. Он протестующе взглянул на Арсентьева.

– Вот это уж напрасно! У вас сложная работа, я понимаю. Но здесь вы допускаете ошибку. Я за соседа ручаюсь. Пушкарев – отличный парень.

– Ну а если оставить первые впечатления?.. Он мог взять? – полюбопытствовал Савин.

Куприянов был готов к любому вопросу, но не к такому.

– Нет, – решительно ответил он. – Абсолютно исключено. У него необыкновенная порядочность… Он скоро придет, сами убедитесь.

– Уже не придет, – словно ринувшись в наступление, вмешалась в разговор вошедшая дежурная.

– Почему? – удивился Куприянов.

– Пушкарев около семи рассчитался и уехал из гостиницы. А кроме него, в номер никто не заходил. Даже горничная. Видите, его постель свежим бельем не застелена…

Куприянов угрюмо молчал.

– Ну, что скажете? – спросил Арсентьев.

– Фу-ты, ерунда какая. Даже не предупредил. Прямо удивляюсь. – Куприянов был явно расстроен.

Кто-то приоткрыл дверь и вызвал дежурного.

– Пушкарев знал, где лежат деньги? – спросил Арсентьев. Ответа не было.

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Знал! Я просил его отдать деньги моему другу.

– К нему ребята захаживали? Куприянов задумался.

– Кроме девушки с верхнего этажа и ее знакомого, никто.

– Опишите внешность Пушкарева, – попросил Савин. Куприянов понял сразу, что от него требуется.

– Это пожалуйста. Лет восемнадцать. Рост? Почти под сто восемьдесят. Сейчас ребята крупные. Одет? Куртка из синтетики, синяя, коричневые брюки, рубашка красная с широким воротником и джемпер черный…

– Особые приметы?

– Не понял… Хотя… Блондинистый, курчавый. На таких девчонки смотрят…

– Это не особые приметы, – прервал Арсентьев. – Для нас особые приметы – родинки, шрамы, наколки, хромота, например, косоглазие, – пояснил он.

– Что вы! Ничего этого у него нет.

Вернулась дежурная. Она оказалась достаточно сметливой. В руке держала карточку проживающего в гостинице. В ней значилось, что Пушкарев Виктор Андреевич, прибывший из города Тбилиси, выписался из гостиницы шестого марта в 18.45. Савин пальцем указал на графу, где стояла дата предполагаемого выезда. Пушкарев уехал на неделю раньше. Карточка была заполнена его рукой.

– Интересная деталь, – сказал Арсентьев Савину. – Запиши его данные.

Дежурная смотрела страдальчески.

– Теперь из-за этой кражи склонять на собрании будут, премии лишат. – Она прижала ладони к щекам. На глазах появились слезы. – Вы хоть сказали бы директору…

– Да будет вам, из-за этого премии не лишают, – успокоил Савин. – Хотя чем черт не шутит…

– Вас премия беспокоит, нас – это преступление, новый потерпевший и то, что еще один человек под суд пойдет, – сказал Арсентьев. – История одна, а интересы разные.

Дежурная замкнулась в гордом молчании и ушла.

– Давай, Савин, приглашай понятых, – выбросив руку, Арсентьев посмотрел на часы.

Куприянов сидел притихший, посматривая снизу вверх на Арсентьева.

– Я так скажу, по-простому. Говорим, пишем, убеждаем, а сколько еще мерзавцев воруют, обманывают, грабят… Вот и получается – они на нас с ножом, с отмычкой, а мы их все к сознанию призываем. В общем, самоутверждаются преступники на нашем кармане и нашем здоровье, – сердито бросил он. – Выходит, они стыд в архив сдали?

Арсентьев нахмурился.

– Можно поставить вопрос и по-другому. Почему кое-кто из людей частенько отводит глаза от хамов, хапуг, взяточников, воров? И от тех, кто сгибается в поисках спокойной жизни перед ханжами, стяжателями и лицемерами, хотя и знает, что они ничтожество, но слова громкого не скажет? Не потому ли преступники порой вольготно себя чувствуют? Вот вам и пережитки прошлого! Как ответить на этот вопрос? Ведь важно, чтоб подонки безнаказанность не чувствовали.

Куприянов сдержанно кашлянул. Арсентьев продолжал:

– Почему одни, спасая других, бросаются в огонь, ледяную воду, безвозмездно отдают кровь, а другие не так уж редко становятся безразличными, когда встречают куражащихся хулиганов, когда видят, что вор обкрадывает другого человека? Неужели они робеют перед кучкой прохвостов? В чем загвоздка? Может, не хватает им чувства достоинства, гордости?..

– А хулиган расценивает по-своему: не осадили – выходит, можно, – проговорил Куприянов.

Вошел Савин с понятыми. Он вновь зашагал по номеру, заглянул в шкафы, осмотрел тумбочку, которой пользовался Пушкарев.

– Как бы продуманно человек ни совершал преступление, как бы изобретательно ни отводил от себя подозрения, всего предусмотреть не может, – уверенно сказал он. – Все равно следы оставит!

– Только где следы? – спросил Арсентьев.

Славин не ответил, прошел в ванную комнату и вскоре вернулся.

Пушкарев явно торопился с отъездом. Забыл мыльницу, зубную щетку и даже неотправленную открытку домой оставил в ящике тумбочки. Присев к журнальному столику, Савин принялся за протокол осмотра.