Тихая сатана

– А как же с повинной, начальник? – без тени смущения, хотя и с просительной ноткой в голосе, задал вопрос Борщев. – Подойдите к этому вопросу по-человечески. Все мое дальнейшее благополучие зависит теперь только от вас. Поймите мое положение.

– Это вы должны его понять. Явку с повинной не выпрашивают. С ней приходят. Что в чемодане?

– Вы же знаете. В протоколе записано.

– Хочу, чтобы ответили себе, не мне. Давайте почитаем. Денег шестьсот тридцать рублей, костюм, два галстука, два пол-литра, колготки, магнитофон кассетный, тушь для ресниц, чулки женские… На явку с повинной с этим шли? Вы же скрыться хотели.

Борщев был очень зол на себя, уловил свою промашку и, закрыв глаза, едва не застонал. Почувствовал, что лоб покрылся холодной испариной. Стало обидно. Еще утром мечтал уехать к давней знакомой в Новочеркасск и отсидеться там, а теперь…

– Можете понимать это как угодно, только я шел с повинной! – прокричал он и посмотрел на Казакова, будто хотел узнать, верит он ему или нет.

– Я не могу понимать, как мне угодно, – спокойно ответил Казаков. – Я исхожу из обстоятельств, фактов. Если поверить вам, то что же получается? В колготках срок хотели отбывать? Очень неуклюжая ложь!

Борщев уперся ладонями в колени и, пытаясь скрыть волнение, со смешком проговорил:

– Выходит, со звоном разбилась моя надежда! Ошибся глупо фраер дешевый. Зачем вещи взял? Ну, месяц бы бегал, от силы два, а там все равно «долгосрочные каникулы». На что надеялся? – Он долго молчал. Наконец спросил: – Лет пять дадут?.. – не дожидаясь ответа, отвернулся.

– Уже подсчитали?

Борщев всю злобу излил в словах:

– Отвесят мне срок, чтобы подумал. А жизнь мою спрячут в казенную папку с тесемочками. И напишут на ней даты: прибыл – убыл. – И уже без прежней уверенности хрипло проговорил: – Будьте человеком – сделайте поблажку. Ваша сила…

– Нашими руками несправедливости добиться хотите? На жалость бьете? Я, Борщев, обманывать не обучен. Нет у меня к вам доброты.

Борщев с плохо сдерживаемым раздражением произнес:

– Да-а… Буду считать, что уважили! Интеллигентный человек никогда не отнимет надежду… А вы? Чего ж так судьбу решаете? Хоть и судимого? У меня семья, дом. – Глаза его сверкнули. Он, как и многие совершившие преступление, болезненно воспринимал неприятные слова, произнесенные в их адрес.

– Вспомнили! – с укором сказал Казаков. – Вы жизнь человека решали одним взмахом ножа, не задумываясь, да и сами жили без компаса. Когда ж образумитесь?

Борщев приутих и опустил голову. Лицо пошло пятнами.

– В колонии время будет. Осмыслю.

– А насчет дома… Вы, Борщев, с бедой в него вошли, с бедой и уходите. Укоротили свой век сознательно, с лихвой. – И никогда ничего, кроме удивления и досады, к преступникам не испытывавший Казаков проговорил сейчас: – И все-таки мне жаль вас. Отравляя людям жизнь, заодно рушили и свою…

Борщев бросил сверлящий взгляд.

– Ладно! Ничего, утремся! Переживу! Солнце светит и в колонии, – разлепив губы, глухо сказал он. – Буду пахать дальше.

– Знаете, Борщев, я в своей жизни ни разу не встречал человека, который не совершил доброго поступка. Неужели вы такой? Вы ведь эти годы несчастьем на людей дышали. Злость вымещали на слабых. И не от нужды лихой четвертная забытая понадобилась. Силу свою показать захотели. Перед потерпевшим, перед ребятами в переулке. Сами преступление искали, хоть и знали, что ждет впереди. Вредный вы для жизни человек. Сколько раз судились?

– Два. Я же в вашей картотеке числюсь. Чего спрашивать? – На лице ни отчаяния, ни досады, ни сожаления.

– Картотеку к протоколу не пришьешь. А записываю, чтоб в суде читали. Чтоб было все по закону. Считаю необходимым подтвердить этот факт. Подпишите вот здесь…

Борщев улыбнулся нехотя, безрадостно.

– По закону! Судимости – это мое личное…

– То, что будет в протоколе, уже не личное…

– Успокоили меня, неспокойного! Я семь лет по закону прожил. А теперь сколько годочков дадут – все будут мои. Слопаю! – Лицо было бледное, напряженное. – У меня в колонии характера на десятерых хватит. Ужимистым почерком он поставил в протоколе свою короткую подпись. – Только вам от моего срока легче не станет. За квартирную кражу на Лихоборовской вас начальство уже трясет. Теперь таких краж прибавится… – Он засмеялся тихим, дурным смехом, но, словно споткнувшись, замолчал.

– Откуда знаете?

– Земля слухом полнится. – Борщев интригующе улыбнулся.

Казаков хорошо знал значение мимолетных фраз преступников. Нарочитые слова Борщева о кражах были ему понятны. Он хотел вызвать его на разговор и «поторговаться», но предложение принято не было.

– Ишь ты! – протянул Казаков. – Предупреждаете? Вот что, Борщев, – он резко изменил тон, – позорно ведете себя! С кражами мы и без вас разберемся.

Борщеву выдержки не хватило. Он был расстроен, и его резкость заметно пошла на убыль. Воцарилась тишина. Но уже через несколько мгновений Борщев, словно очнувшись, обругал себя и закусил губу.