Тихая Война

Задавались вопросы и про Лока Ифрахима. Девушка старалась отвечать на них бесстрастно, насколько это вообще было возможно — придерживаться фактов, ничего не приукрашивать и не искажать, какую бы антипатию этот человек у нее ни вызывал. Она столько раз пересказывала все события, что под конец даже ей они перестали казаться реальными — все выглядело далеким, словно история из виртуальной реальности. Ей никогда не угрожали физической расправой, кормили неплохо. Мэси тренировалась прямо в камере, читала книги на небольшом планшете, который ей выдали, и старалась не терять бдительности. Однако апатия тюремного заключения постепенно брала верх.

Сразу после ареста Мэси думала, что над ней устроят показательный процесс, но теперь это казалось маловероятным. Она подозревала, что Ньют и остальные в клане Джонс–Трукс–Бакалейникофф ходатайствуют о ее освобождении или хотя бы проведении суда. Только вот вряд ли им улыбнется удача. Из разговоров стражников Мэси поняла, что Мариса Басси и городской совет Парижа заняты подготовкой к войне и решением проблем с фермами и сетью после диверсии. Ее, равно как и Лока Ифрахима, держали в чистилище, но козыри они были мелкие, так что, вполне возможно, их в ход не пустят.

Последние пара сессий отличались от предыдущих, отчего у Мэси зародились нехорошие подозрения. Сегодня ее допрашивали мужчина и женщина. Они были, как всегда, вежливы, но вместо того, чтобы в очередной раз пройтись по привычному списку вопросов, они пожелали узнать, что ей известно о различных техниках диверсий. Затем Мэси показали фотографии двухсот или трехсот человек, среди которых временами встречались знакомые лица, и каждый раз спрашивали одно и то же о каждом. Наконец девушку отпустили — ее сопроводили в ярко освещенную комнату, где, к немалому удивлению, Мэси обнаружила Саду, вальяжно откинувшуюся в шезлонге. Девочка улыбнулась и взмахом руки указала на второй шезлонг, приглашая Мэси сесть.

Мэси так и поступила. На столе, посередине между ней и Садой, лежал короткий нож белого, словно кость, цвета. Лезвие и рукоятка сделаны из цельного куска керамики. Вероятно, его оставили здесь, чтобы подтолкнуть Мэси на какую–нибудь глупость. А может, это намек на то, что произойдет с ней, если она откажется сотрудничать. Девушка постаралась проигнорировать оружие.

— Ты выглядишь лучше, чем я предполагала, — сказала Сада, закончив изучать арестантку.

— И как же это, по–твоему?

— Ну, ты в хорошей форме, здоровая и даже отдохнувшая. Отлично.

— А вот ты словно проехала сотню километров по разбитой дороге. Может, нам стоит поменяться местами? Тебе бы не помешало немного побездельничать, а здесь для этого полно возможностей.

Сада потянулась, словно кошка.

— Отдых — неплохая идея. Я только что вернулась из долгого и тяжелого путешествия.

— Тебе тут понравится. Я сидела в тюрьмах похуже. А эту–то и тюрьмой назвать сложно. Скорее уж отель, в котором не выдают ключи от комнат.

— Да уж, путь был долгим и трудным, — повторилась Сада. — Теперь всё получится как надо. Мы постарались. Можно сказать, работали на будущее.

На девушке были белый корсет со шнуровкой, которая заканчивалась на верхней границе ее маленьких грудей, и белые легинсы; волосы коротко стрижены. Вдоль левой брови тянулся ряд небольших металлических колец. На щеке расползлась татуировка с созвездием Гидры. Сада действительно выглядела измученной — белая как мел кожа, темные круги под покрасневшими глазами. А еще она казалась до абсурдного юной — этакий странно одетый ребенок сейчас улыбался и, без сомнения, ждал и надеялся, что Мэси примется расспрашивать о поездке. Арестантка тянула паузу: она вовсе не собиралась играть в эту игру.

— Не могу тебе рассказать, чем именно мы занимались, но ты и сама всё скоро увидишь, — не оставляла тему девочка. — Все увидят. Знаешь, я совершенно не жалею, что всё сложилось именно так. Это было предначертано. Мэси, мы лишь фрагменты гораздо более масштабной истории — огромной, странной и прекрасной.

— Если ты пришла сюда, чтобы оправдывать свои поступки и вещать про всеобщее благо, то я, пожалуй, откажусь от десерта и вернусь в свою камеру, — сказала Мэси с нажимом, но без ненависти.

Да она и не злилась на Саду: она испытывала искреннюю жалость к сбившейся с пути девочке — ребенку, которого втянули в чужую темную и опасную фантазию.

Сада взяла со стола ножик и принялась им вертеть. Лезвие было изогнуто наподобие когтя велоцираптора. По режущей кромке, заточенной до размеров атома, плясали радужные блики.

— Для чего я здесь? — продекламировала девочка. — Мариса Басси хочет попросить об услуге.

— Теперь ты работаешь на мэра?

— Мы всегда с ним сотрудничали. Он эффективный инструмент.

— Сада, множество людей приходили сюда с той же целью. Теперь прислали тебя. Но мой ответ останется прежним. Я непричастна к смерти твоей подруги и полковника Гарсии. У вас нет никаких доказательств моей вины. Так что судите меня или же отпустите на свободу.