Тихая заводь бытия. Три провинциальные истории

Полеты у летчиков во всех смыслах заканчиваются на земле. У Василия они закончились в летном училище. Дали однокомнатную квартиру в офицерском доме, на одной площадке с Семеновым.

Он по возможности звонил и регулярно писал матери. Она сама не звонила, но раз, а то и два в неделю присылала письма. Писала о своем состоянии и ощущениях от меняющейся, но неизменной жизни. Он по субботам отвечал. Те письма, что он писал, когда ему было лет сорок, помнил ясно, но письма последнего времени писал машинально, и потом мучительно вспоминал, отправил на этой неделе письмо или нет. По субботам часто напивался и потом смутно помнил события минувшей недели. Не виделись они давно, всего ничего, а пять лет прошло. И тут Василий ясно вспомнил, что последний раз написал письмо матери еще… в прошлом году.

– Сволочи, – буркнул Семенов, – эти лекари. Лишь бы деньгу сорвать.

– Не лечись у сволочей.

– У кого ж тогда лечиться? – махнул тот рукой и вышел в туалет.

Василий задумался, крутя тяжелый стакан в руке. Виски маслянисто обегало стенки, успокаивая его. «Что же я столько не писал ей?»

Как только Семенов скрылся в туалете, зашел майор Горзень. Майор подошел к нему и протянул конверт с черной каемкой:

– В конце дежурства принесли.

Василий провел пальцем по траурной полоске и ощутил тепло. Письмо было от матери, ее рука. «Потом прочту», – решил он.

Зашел Семенов.

– Письмо, да? От матушки?

– Да, письмо, – Василий сунул письмо мимо кармана, не заметив, как оно упало на пол.

Через полчаса они были дома и разошлись каждый к себе. В комнате было свежо, даже зябко. Выключив кондиционер (от него болела голова), Василий разделся до трусов. Кожа стала гусиной. Поводил лопатками, сделал несколько согревающих движений. Через десять минут стало жарко и душно, в голове образовалась каша, и нельзя было избавиться от легкой, как запашок кондиционерного воздуха, тревоги. Рассеянно огляделся, ища письмо, но тут же и забыл о нем. Потной ладонью смахнул пот со лба и полез под душ. Стоял под ним долго, пока не устал. Еще сорок минут как не бывало. Стрелка приближалась к трем. Выходной перевалил на вторую половину.

Василий постучал к Семенову. Тихо. Приоткрыл дверь (Семенов никогда не закрывался), тот лежал на кровати. Духота в комнате была страшная. Такая жара была в Индии, где он пробыл невыносимо долгие пять месяцев. Кашлянул, но приятель не отреагировал. Надулся пивом, толстяк. Василий прикрыл дверь и вернулся к себе.

Сел за стол и вспомнил вдруг Джанки. Откуда выплыли ее лицо и фигура? Забытое ощущение трепета перед встречей с неизведанным пронзило его. Тело его дрожало, и нетерпение разрывало душу. Томление и нетерпение, будто снова он мальчик, и вокруг так много всего чистого… И где-то в страшной глубине памяти таял, как фруктовое мороженое детства, пронзительно чистый голос Джанки, и никак не мог растаять. Он наполнял его ледяной прозрачностью, от которой всё сильнее и сильнее продирал озноб.

Василий почувствовал страшную слабость, в сердце что-то журчало, и из него будто выдергивали нити. Вены позеленели, точно по ним побежала тополиная кровь. Холодный пот покрыл его с головы до ног, глянул в зеркало – бледный как смерть.

Без стука зашел Семенов.

– Ну и что пишет матушка? – спросил он.

И тут вслед за ним в комнату зашла, грациозно изгибая тело, а хвостом рисуя знак вопроса, черная кошка, она села у ног Василия и уставилась ему в глаза. В зубах она держала конверт с черной каемкой. Василий вздрогнул, его пронзила тоска, как от взгляда матери, в котором он всегда видел вопрос, на который так и не нашел ответа.

Он взял письмо, распечатал, взглянул на расплывающиеся строки и, положив руки на стол, опустил на них голову, которую, знал, больше не поднять. И не больно, а сладко было ощущать, как сердце расползается, словно ветошь.

Потом, мама, отвечу… После…

2013

3. Зоопарк, или История про то, как Христина женила Пука на Эйлер Вальс-фантазия на десяти страницах с эпилогом

Безоружный человек – не человек.

Альфред Эдмунд Брем

Эта история с географией произошла в нашем городе в начале девяностых годов прошлого столетия, лет за десять до обещанного конца света. Говорят, конец света уже был, но не прошел второе чтение в Госдуме. Население же продолжает, как и в начале девяностых, грешить-каяться и, кувыркаясь через голову, идти туда, куда ему не хочется, но куда оно идет.

Страница первая Пульхерия Эйлер