Тихие обители. Рассказы о святынях

В этом направлении уже есть много случаев, проникающих в печать и живущих в народе.

Старец продолжает свое служение, как и продолжал, и очень многие и по настоящее время посещают могилу великого старца, служа о нем панихиды, как великое благодарение за его незримую помощь.

Как на яркий факт, подтверждающий это, я считаю необходимым указать на следующий в высокой степени интересный случай, бывший лично со мною.

После того как оптинские старцы, как это мы увидим ниже, окончательно воскресили мою душу, и когда я твердо решился покончить со своим нехорошим прошлым, я, с благословения Его Высокопреосвященства Петербургского митрополита Владимира, по указанию старцев решил выступить на открытую проповедь против спиритизма, оккультизма и других знаний, тесно связанных с вызыванием духов, черной магией, и со всякой другой мерзостью, перед лицом Бога Живого, чему я когда-то так долго и ревностно служил. И я решил сделать первое свое выступление с публичной лекцией об Оптиной пустыни. Незаслуженная мною любовь и снисходительность ко мне высокоуважаемого епископа Дмитровского Трифона снабдила меня чудными картинами из его библиотеки об Оптиной пустыни; но мне хотелось, чтобы это мое начинание благословил великий почивший старец Амвросий, каким будет только угодно ему путем.

Я долго молился об этом; долго это было моей заветной мечтою, и, несмотря на то что я в это время находился в Москве, никакого общения ни с Оптиной пустынью, ни со старцами не имел – я тем не менее чувствовал и верил, что это благословение я каким-нибудь путем, но получу.

И моя вера не обманула меня.

Отправившись перед своим отъездом в Петербург, – где я впервые читал эту лекцию, – в Успенский собор испросить незримого благословения своего пути у великих московских святителей, я встретил там дивного христианина, преисполненного великой Христовой любви, ктитора собора, полковника A.B. Пороховщикова. Я его, собственно говоря, знаю давно, да и не знать уважаемого A.B. нельзя. Вечно живой, вечно трудящийся, вечно радующийся благолепию храма, радующийся своим трудам, своим заботам, он для меня, да простит мне это мое публичное признание, является, я думаю, как и для многих, знающих его, тою светлою искоркой на мрачном фоне жизни, которая с Христовой любовью, с Христовым смирением, твердо стоит «в своем служении», и поэтому лишние минуты беседы с таким человеком всегда дороги тем, что они обновляют каждую чуткую, сенситивную натуру. И я всегда если встречал и встречаю его, стараюсь неукоснительно послушать эти полные любви смиренные речи о Христе, о вере, о храмах Божиих, посмотреть на эти кроткие, добрые глаза. Но дальше этого наше знакомство не шло, я даже не знал, где находится квартира A.B. Но на этот раз разговор как-то перешел на святыни, находящиеся вне Успенского собора. Заговорили о восточных святынях и памятниках. И он сказал мне, что у него в квартире находится частица древа Святого Животворящего Креста Господня, подаренная ему во время его пребывания в Иерусалиме иерусалимским патриархом, с его грамотой. Видя на моем лице умиление и восторг по поводу этого сообщения, он, как человек, повторяю, необычайной доброты, тотчас же предложил мне зайти к нему на квартиру и лицезреть эту святыню. Должен признаться, что я в этот день должен был уехать в Петербург, поэтому торопился скорее домой; так что это приглашение несколько смутило меня, и я думал было отклонить его до другого, более удобного времени; но, глядя в эти светлые, полные глубокой веры и добродушия глаза, я не посмел этого сделать и решил хотя бы на минутку зайти к доброму A.B.

Квартирка, скорее келья, A.B., который живет совершенно одиноко, находится в двух шагах от Успенского собора, под колокольней Ивана Великого. Я вошел в небольшую переднюю, снял галоши, пальто, и лишь только вошел во вторую малюсенькую комнатку, оглянулся направо и обомлел от счастья, от восторга и от святого благоговения: предо мною стоял портрет, почти в нормальную величину, старца Амвросия, если не оригинал, то, во всяком случае, прекрасная копия с одного из Болотовских портретов старца. Прекрасные лучистые глаза великого старца с его доброй-доброй неземной улыбкой охватили меня восторгом какого-то поразительного счастья, какой-то необычайной духовной полноты и удовлетворенности. Я понял все, и не мог пересилить себя, опустился на колени перед этим чудным изображением, и, склонивши голову на стоявший под портретом кожаный диван, пролил слезы умиления и благодарности. Когда я тут же все чистосердечно рассказал A.B., мы оба поняли, что старец внял моей просьбе и благословил меня на это мое первое выступление под эгидой не «врага Христа», а «раба Христа».