Тихие омуты

– Как и по всей матушке-Руси, – снова улыбнулся отец Всеволод. – Что у нас в Новосибирске, в Академгородке, что здесь, в деревне Вепрева Пустынь, везде люди одинаковые. Сначала грешат, а потом у Бога прощения просят. Вот посмотришь на одного – работящий мужик, семья крепкая, в церковь каждое воскресенье ходит, да еще и помочь может батюшке, если в чем нужда. С соседями в ладу, даже в тюрьме не сидел – ну просто идеальный христианин. А на следующий день придешь – зарплату получил, в грязи у дома пьяный лежит, жена с подбитым глазом рыдает. Захочешь поговорить – таким матом обложит, что вовек не сунешься. И какой он настоящий? В Бога верит, а грешить не перестает.

– Пьянство – это, наверное, наша национальная болезнь, – заметил Артем.

– Болезнь сначала подхватить надо, а без доброй воли такую болезнь не подхватишь. Все от головы идет, от развращенного сознания.

– Неужели, тут все мужики пьющие?

– Практически да, кто-то меньше, кто-то больше. Только на Большом острове, говорят, не пьют. Там вообще интересное место, старая деревня вроде бы, но много и новых домов. Там как-то так сложилось, что народ очень праведный, всегда так было. Вот те, может быть, и не пьют, у них многое осталось еще с дореволюционных пор, весь уклад жизненный. Как будто и не было семидесяти лет безбожной власти.

– Удивительное явление, – сказал Артем. – А других каких-нибудь… ну чудес что ли… Не было ничего такого странного за последнее время?

Отец Всеволод вновь улыбнулся замешательству собеседника. Он часто наблюдал подобное смущение, когда светский человек, воспитанный нашей атеистической школой, пытался говорить о вещах духовных.

– Всякое бывает. Вот отец Анисим все время повторяет, что здесь святая земля, что чудеса вокруг, их только надо уметь видеть. И восход солнца – тоже чудо, и вон та сосна на берегу, и сам наш монастырь – все Господа славит. И исцеления у нас были у иконы святого Макария. В прошлом году одна женщина от рака вылечилась. Только тут не в конкретном месте дело, и даже не в конкретной иконе, а в вере и в раскаянии. Если человек всем сердцем в Бога верит, о грехах своих сожалеет, то он и дома на кровати вылечиться сможет, икона здесь только как помощник, духовный ориентир, выступает.

Артем решил показать отцу Всеволоду обретенную им икону, хотя его несколько смущали слишком уж реалистичные воззрения молодого монаха, в которых чувствовалось влияние того самого новосибирского Академгородка. Поэтому историю чудесного обретения иконы в заброшенной часовне Артем оставил для более благоприятного случая, достал из кармана темную дощечку и протянул ее отцу Всеволоду.

– Подскажите, пожалуйста, что это за икона? Вернее что за святой на ней изображен? Мне кажется, что это новгородская школа, возможно даже XVII век.

Монах принял икону, снял очки и принялся близоруко ее рассматривать. Молча оглядев со всех сторон, он бережно вернул икону Артему.

– Насчет возраста и иконописной школы Вы, скорее всего, правы, хотя сам я в искусствоведении не большой специалист. Вот философия Гегеля – другое дело, – монах-философ улыбнулся. – А что касается святого, изображенного на этой иконе, тут я могу дать однозначный ответ – это отрок Артемий Веркольский, достаточно почитаемый в наших краях, да и по всей Северной Руси.

Хотя Артем, изучая православные храмы, был поверхностно знаком с пантеоном русских святых, это имя он слышал в первый раз.

– А Вы не могли бы рассказать что-нибудь о нем? – попросил он отца Всеволода.