Поэтому Легконожку от слов «настоящий принц» бросало в жар и в холод, а принца… Принц просто приосанивался и довольно улыбался. Вообще-то, когда он был один, эти слова — «настоящий принц» — не значили ровно ничего, кроме скуки, но зато произнесенные при других людях, они значили очень много. И поэтому принц терпеть не мог оставаться один. Ему надо было, чтобы все время рядом были люди, и притом почти все время новые, которые в первый раз слышат, что он настоящий принц. Ему это было надо, чтобы самому почаще удостоверяться в том, что он настоящий принц.
Никто никогда не оспаривал его звания, но почему-то ему все время надо было удостоверяться в этом. Может быть, чтобы чуть меньше скучать или просто чуть чаще забывать, что он смертельно скучает.
Особенно он любил общество новых девушек. Было таким наслаждением смотреть, как они трепещут и замирают при словах «настоящий принц». А потом, когда они привыкали к этим словам, с ними случалось то же, что со всеми игрушками и картинами и драгоценными камнями, — он на них больше не смотрел.
— Ты настоящий принц, значит тебе надо настоящую принцессу, — сказала Легконожка, — а я простая девушка…
Тогда принц чуть наклонился, поцеловал ее сначала в одну капельку, потом в другую и сказал:
— Мне совсем не обязательна настоящая принцесса. Вполне достаточно того, что я настоящий принц. И тебе совсем незачем уходить.
Что случилось с ногами Легконожки? Почему они вдруг так отяжелели? Или это счастье так придавило их своей тяжестью, что они совершенно перестали ей подчиняться?
— Там, на берегу моря, мой дом, и меня там ждут, — сказала она, вернее, это сказали только ее губы, а ноги не сделали ни шагу.
— Там, на берегу моря, сейчас закат, — сказало ее сердце, а ноги опять не сделали ни шагу.
— Мы скоро пойдем с тобой вместе туда, на берег моря, — сказала она принцу и больше уже не спорила со своими ногами, которые не могли сделать ни шагу. — Скоро, скоро…
— Да, да, — сказал принц. — Да, да.
Так это началось. Она стала жить во дворце. И день, и другой, и еще, и еще. Она проходила по прекрасным залам, от которых вздрагивало сердце и широко раскрывались руки, но мимо, мимо, в зал, где были игрушки. Здесь она останавливалась. Надолго. Очень надолго. Ей казалось, что она видит то, что слышала от моря; ей казалось, что море лепит одну за другой сказки, и надо только угадать, из какой сказки эта игрушка, и из какой — та. И если угадать, то сказки составлялись сами собой, одна сказка за другой, и вот тогда-то она и взлетала и летала по залам, и сверкала, как все драгоценные камни, и кружилась. И принц летал и сверкал вместе с ней. И день, и другой, и еще, и еще… Но… все-таки, сколько же можно? Не без конца же?
— Как не без конца? А разве бывают концы?
— Конечно, бывают. У всего бывает конец. И всему бывает конец.
— Неправда. У моря нет конца.
— Ну, мало ли что море, а мы люди…
Эго принц говорил про себя. А когда она смотрела на него, он старался загнать эти мысли подальше, чтобы они не выглядывали и она бы ничего не замечала. Но однажды он не успел их спрятать. Она слишком быстро оглянулась на него и застала врасплох, когда он зевал. Зевал?! Вот здесь, когда у нее только что на глазах составлялась сказка?! Зевал, когда такое рядом?
— Зевал, ну да, ну и что? Неужели человеку зевнуть нельзя? Неужели человек заскучать не может?
— Скучать? Как это — скучать?
— Ну, очень просто. Ведь все это я уже видел, все это уже было.
— Ну да, конечно, было, ну и что?
Вот тут-то и выяснилось, что говорили они одно и то же, но это значило совершенно разное. И никак, никак невозможно друг другу объяснить… Какая тяжесть придавила Легко ножку… Казалось, еще немножко, и она сломается под этой тяжестью. Так было день, и другой, и еще… А потом она вдруг сказала:
— Я пойду.
— Подожди немного, — попросил принц. — Может быть, ты чем- нибудь еще развлечешь меня.
И тогда Легконожка вздохнула, глубоко-глубоко, и потом взглянула куда-то далеко-далеко и сказала:
— Нет, принц, мне нельзя жить там, где бывают концы.
— Но концы всюду бывают…
— Нет, принц. Я живу там, где нет никакого конца. Где все без конца.
— Что значит «без конца»?
— Ах, принц, я знаю мало слов, но еще меньше умею объяснять, что значат слова. Прощай, принц.
Ушла. И ничего не объяснила. И опять он должен скучать… скучать…
А она… Она очутилась у своего моря, и сидела, и смотрела на него долго, долго, до тех пор, пока, наконец, счастье не стало таких же размеров, как море, и сделалось непонятно, как это оно умещается в груди. И тогда на ногах снова выросли невидимые крылья. И она стала быстрой и легкой, и все, что нужно, стало делаться само собой.