Она без толку просила об успокоении, об ответах на свои вопросы, молилась за себя и за Германа, за Илью, за то, чтобы нашлись в ней силы его простить. Она, привыкшая во всем полагаться на других людей, позволявшая им решать за нее, как ей жить, теперь осталась совсем одна, и приходилось думать самой, бороться самой, и это было так трудно, потому что она понятия не имела, как это делается. Время, когда добро и зло отличались друг от друга как день от ночи, осталось далеко позади, и теперь только молитва могла бы помочь ей понять, хорошо или дурно она поступит, сбежав с любимым. Но молитва не помогала, и никто не собирался больше подсказывать ей. Надо было подняться, найти священника, попроситься на ночлег, потому что здесь было нечего делать – вокруг торжествовала тишина, и пусто было это место, а благоговение, которого она всегда боялась, так и не сошло на нее – и никому невозможно было поверить теперь, ни себе, ни молчавшему Богу.
Ада открыла глаза, и стала подниматься, когда увидела мужчину, который невольно составил ей компанию. Он направлялся к ней. Странным он казался – одет в какой-то поношенный пиджак, плохо одет, но держится со странным достоинством. Лицо пожилое, а глаза – совсем молодые, словно у младенца, и улыбка на его губах была не заискивающей, не восхищенной, не сияющей – а просто улыбкой. Но внешность обманчива, она подумала. Он может оказаться одним из ее охраны, может оказаться маньяком, кем угодно. Или докучливым поклонником ее творчества, хотя оно мало сочеталось с заветами церкви, но чего только не бывает на свете.
Он же просто подошел к ней, протянул руку.
– Вы все же пришли, – мужчина снова улыбнулся, так особенно, а потом, увидев недоумение на ее лице, добавил. – Вы меня не помните? Я заходил к вам несколько раз и говорил, что мне необходимо с вами встретиться здесь…
Она вдруг вспомнила. Тот человек, которого Нора назвала источником неприятностей. Что он там хотел – просить о том, чтобы она здесь венчалась? Это было теперь так далеко, так неважно, что даже не сразу сообразишь, что ответить.
– Здравствуйте, – он пожала протянутую руку. – Простите, у меня совсем вылетело из головы, гражданин…
– Маршал, Теодор Маршал, – напомнил он, мягко пожимая ей руку. И, похоже, совсем не обиделся. – Можете называть меня Тео, меня по-другому давно никто не называет.
У них с «Тео» не могло быть общих тем для беседы, и не в ее обычаи было так фамильярничать с человеком много старше ее – Ада принялась быстро попрощаться.
– Вы хотели поговорить, но я здесь сегодня оказалась случайно, и, честно говоря, очень устала. Тяжелый был день, но если это о венчании, то…
– Нет, гражданка Фрейн, не о венчании, – он пожал плечами, и она вдруг сообразила, что он одет в гражданское. Выходит, не священник – но кто же еще станет говорить, что его всегда можно найти в церкви? Он начинал казаться ей очень подозрительным – а его глаза все так же оставались добрыми и прозрачными, словно глоток воды. – Я думаю, это может оказаться для вас важно. И вряд ли вы оказались здесь случайно.
Она удивленно посмотрела на него, и он бросил взгляд за ее спину, на громадное распятие.
– Я думаю, Он привел вас сюда сегодня вечером, и я рад, что мы наконец встретились. Но раз вы устали, то, действительно, можно и отложить. Если вы не против, я мог бы проводить вас к кастеляну, договорится о вашей комнате.
Ада не нашлась, что возразить, ведь и в самом деле, собиралась остаться здесь, не выходить из-под сводов церкви до наступления утра, и если он мог проводить ее – почему нет. Ее кошачье любопытство тоже давало о себе знать – не то, о чем он хотел поговорить, конечно, но сам по себе Теодор Маршал представлял собой загадку. Это было лучше, чем думать о словах Ильи, позволять расти неприятному червячку сомнения, и она согласилась.
– Извините за прямоту, но мне показалось, вы не очень-то верите в Бога, – просто сказал он, открывая перед ней незаметную дверцу справа от ряда простых скамей. – Я видел, как вы молились, словно твердили невыученный урок.
Она вздрогнула – таким неприличным было замечание. Нет, не то, чтобы это было запрещено, об этом просто не принято было говорить – вера считалось интимной потребностью граждан ОЕ, не станешь же обсуждать с каждым встречным свое здоровье? Но в его словах не слышалось осуждения, только немного любопытства и какая-то грусть. Она подумала – кто он такой?
– Молитвы не очень помогли, – призналась она. – Наверное, было бы правильнее сходить на исповедь, но в этот час…
– Если хотите, вы можете поговорить со мной, – он начинал навязываться, но делал это так просто, откровенно, что Ада снова растерялась. – Это, конечно, не то, что иметь дело со священником, да у меня и нет права вас исповедовать, но иногда людям нужно просто поговорить – и я к вашим услугам. Некоторые люди приходят ко мне именно за этим, и…
– Кто вы такой? О чем вы хотели со мной поговорить? Что вам от меня нужно? Почему вы поджидали меня в этой церкви, если вы не священник?
Он рассмеялся.