Тихие выселки

— Мать, принеси молока из погреба!

Черненький принялся дотошно допытываться о Марии Антоновой, а дюжий фотограф, кинув в рот горсть ягод, лишь поинтересовался:

— Как она из себя, не очень корявая?

— Глаз слепит. Я бы на месте товарища Никандрова не моргал. Он у нас холостой, — пояснил Грошев. — Мария — девушка старательная, за коровами ходить любит и умеет.

Верзила съел ягоды, пододвинул стеклянную кринку, бокал молока выпил залпом. «Прожорливый, — определил Грошев. — Надо Лукерье сказать, чтобы щей побольше сварила». Он решил: угощу обедом, новости послушаю, корреспонденты, особенно областные, много всякого знают, может быть, и меня в статье не обойдут. Эта мысль его приятно взбудоражила, и он принялся рассказывать, как заведовал фермой в годы войны.

За разговором дотянули до обеденной дойки. В полдень в летнем лагере стало шумно. Машу верзила сначала фотографировал вместе с Нинкой и Дусей, затем одну. Раз десять, а то и больше щелкал затвором, то приказывал ей улыбаться, то сделать вид, что платок повязывает. Кошкина беседовала с черненьким и следила за фотографом.

— Мы молоденьким дорожку не загораживаем, наши рученьки уже намотались, бывалоча, под коровенкой посидишь.

Верзила, видимо, чувствовал на себе беспокоящий взгляд Анны и предупредил:

— Тетка, не уходи, я тебя сфотографирую.

Анна повеселела, вздернула косынку чуть ли не на затылок, спросила Любку-Птичку:

— Любочка, так гоже будет? Бабенки, нет ли у кого зеркальца?

Все шло как по расписанию. Но Никандрову надо было за каким-то лешим нагнуться над флягой. Он брезгливо отворотил лицо в сторону.

— Тимофей Антоныч, иди-ка, понюхай, от фляги затхлостью несет.

Грошев укоризненно посмотрел на него: молчи, мол, при корреспондентах. Для ясности даже головой в их сторону кивнул. Никандров и бровью не повел, будто здесь только свои. Сунул нос в другую флягу, лицо кровью набухло, аж бордовым стало, и принялся: Грошев не следит за тарой, поэтому на завод молоко с Малиновской фермы поступает повышенной кислотности.

Доярки доят, движок шумит, Никандров шум старается перекричать, доярки оглядываться стали; правда, с усиками продолжал сидеть на пенечке и смотреть, как младшая Антонова ловко навешивает стаканчики, а верзила то с одной стороны фотоаппарат наставит на доильные площадки, то с другой, щелк, щелк. Но ведь и они не глухие. Наконец фотограф зачехлил аппарат, черненький сунул блокнот в карман, встал с пенечка, Грошев как ни в чем не бывало пригласил их отобедать, но Никандров поспешил ответить за всех:

— Я думаю, товарищи, пообедаем в Кузьминском!

— Нам все равно, — равнодушно согласился с усиками.

«От меня их отгораживает, как от чумы, — подумал с обидой Грошев. — Когда нужен был, то Тимофей Антоныч, расскажи; дело сделано, Грошева пинком в сторону». Вспомнил про большой чугун щей, что наказал жене сварить, потемнел.

Так и стоял он, пока дойка не кончилась. Ехал с Гришкой Пшонкиным домой, ехал с отнятым языком — ни словечка не проронил. Гришка плечами жал, губы выпячивал, потихоньку над Тимофеем Антоновичем посмеивался. А Грошев думал тягостно, угнетенно. Почти сорок лет нуждались в нем, не чурались, а тут вдруг Никандров.

Кто он такой? Его биографию не сравнять с биографией Грошева. В далекой молодости Тимофей слыл ловким задавальщиком снопов в конную молотилку «Красная звезда», но однажды загляделся на заголившиеся белые ноги румяной девки и вместе со снопом сунул в барабан левую руку. Не будь коллективизации, нищенствовал бы Тимофей, но народился в Малиновке колхоз, пожалели однорукого, поручили ему трудодни записывать в книжки сельчан, с тех пор и стоит он у власти — бригадирствовал, заведовал фермой, председательствовал… Но прошло время, хватит, постоял у котла.

Стар стал по окнам палкой стучать. Пусть Герман Евсеевич Никандров побегает, ему в охотку. Он, Грошев, уйдет на покой. Подумал так, да спохватился, куда уйдет? В сторожа, вместо деда Макара? Снова заметил нахальную ухмылку Пшонкина — слышал-перепалку с Никандровым. Внутри заныло круче. Уйти… Уйдешь, всякий помыкать тобой станет. Один Егор Самылин сколько фокусов придумает, а разве Грошев одного Егора задевал?

Вздохнул полной грудью. Не рано ли сдаваться? Никандров свиные полдни в колхозе, поживем, посмотрим, как у него еще дела будут ладиться.

— Ты, Гринька, — сказал окрепшим голосом Грошев, — не очень-то вином увлекайся.

Пшонкин удивленно поставил на него глаза.

— Да, да, от тебя попахивает. Смотри, с машины ссажу и в поле с вилами отправлю.

У Пшонкина пропала ухмылка, лицо вытянулось,

4

Не торопясь, Маша шла от Дуси. Около заколоченного дома Калуги стояла Анна Кошкина. Сам Калуга вот уже десять лет жил в Санске, но места на выселках не терял. Кошкины, как соседи, вели надзор за его избой и садом. Анна шагнула навстречу Маше.

— Калуга раздумал в отпуск приезжать, собрался домок продавать, на слом за бесценок отдаст, прямо жалость.

Маша оглядела избу Калуги. Несмотря на заколоченные окна, вид у избы был довольно веселый.