Тихий человек

Андертон показывала на квадрат из девяти фотографий, сгруппированных в три ряда по три. Одни были сделаны на свадьбах, другие – дома у клиентов, к которым он приезжал, чтобы создать те самые незабываемые воспоминания. На одной из последних был Коуди. Он, по обыкновению, забавно улыбался, еще не зная о том, что человек, который смотрит на него через объектив, скоро убьет его маму. Фотографии Дэвида Хэмонда и Эрика Кирчнера были сделаны на свадьбах. Гифорд вырезал их лица и оформил в отдельный кадр. Собек тоже фигурировал на одном из снимков. Гифорд обрезал его так, чтобы лицо занимало всю фотографию. Людей с остальных пяти фотографий Уинтер не знал, но они почему-то казались знакомыми. Трое могли быть родственниками Собека, а двое – братьями Коуди.

– Вот как Гифорд выбирает себе жертв, – подытожил Уинтер. – Ему звонят, приглашают сделать фотосъемку, и если человек подходит под его критерии, его фотография оказывается здесь. Собека он увидел в офисе, Кирчнер и Хэмонд были гостями на чьей-то свадьбе, Коуди оказался здесь, потому что маме захотелось сделать фотосессию сына. Фотография из нее висела на стене в их гостиной.

– Но подходить к ним в парке было очень рискованно. А если бы Коуди его узнал?

– Судя по этим снимкам, фото было сделано пару лет назад. Вы бы вспомнили?

– Все равно…

– Также не будем забывать, что он уже трижды успешно провернул свои дела, и его не нашли.

– Думаете, он уже ничего не боится?

– С такими всегда так.

Андертон снова посмотрела на квадрат из девяти фотографий.

– Пятеро, которых мы не знаем, могут быть потенциальными жертвами. Он увидел их во время рабочей съемки, счел подходящими, и вот они на стене.

– Точно, – кивнул Уинтер. – Пока ему хватает удовлетворения от последнего убийства, но в какой-то момент он задумается о следующем 5 августа. И к тому моменту у него уже будут варианты.

– Как долго он выслеживает жертв, по-вашему?

– Думаю, речь идет не о неделях. Это месяцы – возможно, не менее шести-семи. Гифорд предпочитает продвигаться медленно и осторожно. Когда он подходит к крыльцу с бомбой, он уже знает их не хуже их самих. И все это дает веб-камера. Он может видеть жертв такими, какие они есть, без масок.

– Да, – кивала сама себе Андертон, – вот и нашлась точка пересечения всех жертв, которую я так долго искала. Вы оказались правы – останавливаться он и не планировал. Все эти люди сами впустили Гифорда в свою жизнь. Самое страшное – никто из них и не подозревал, какой монстр стоит перед ними.

Уинтер вернулся к изображениям жены-тире-девушки Гифорда. Его внимание привлек снимок в нижнем ряду, на котором она – с красными заплаканными глазами – пыталась прийти в себя. На этой фотографии ее лицо не было искажено эмоциями, и можно было понять, как она выглядит. Ей было от 25 до 30 лет. Черные волосы до плеч, карие глаза. Обычное, непримечательное лицо. В школе с такими, как она, никто не хочет идти на выпускной. Но все же что-то особенное в ней было.

Он обернулся на Андертон. Она медленно продвигалась вдоль стены и была полностью поглощена рассматриванием фото. Уинтер снял эту фотографию, сложил вдвое и положил в задний карман джинсов. Через секунду она повернулась и посмотрела на него. В ее взгляде не было подозрения, только крайнее любопытство. Она сразу же вернулась к своему процессу, изумленно качая головой.

В последний раз взглянув на жену-тире-девушку Гифорда, Уинтер переместился к рабочему столу. К торцевой стене чердака был прибит стенд с инструментами. Все они были аккуратно расположены и легкодоступны. Для кропотоливой работы были предусмотрены специальные увеличительные очки. Для фиксации изделий на столе имелся зажим. Вокруг было столько улик, что их одних хватило бы, чтобы упрятать Гифорда до конца жизни. Андертон демонстративно кашлянула у него за спиной. Большим и указательным пальцами она держала латексные перчатки. Он взял их и надел. Сама Андертон надела свою пару еще раньше.

На левой стороне верстака лежали десятки петард в кричащей яркой упаковке и с говорящими названиями, типа «Дыхание дракона» и «Вулкан Кракатау». Такие фейерверки свободно продавались в магазинах и почти ничем не отличались от продаваемых миллионными тиражами каждое Четвертое июля, в День независимости США. Только эти фейерверки не предназначались для праздника. Они несли смерть, разрушение, увечья и страдания. Рядом лежали две запаянные пластиковые трубки. Одна – для пороха, вторая – для порошковой краски.