Тихий Дон Кихот

Приехал муж. Сажик, как всегда, помчался под колеса хозяйской машины. Никак они не могли отучить его от этой дурацкой привычки. Корнилов как-то сказал, что колеса выполняют для Сажика роль газеты. Собирая на себя запахи разных дорог, улиц и площадей, они потом передают псу множество информации, массу интереснейших сюжетов, круто закрученных вокруг оси колеса.

— А я еще одного зверя привез, — сказал Корнилов, вылезая из машины. — Испугалась?

— Еще чего! — ответила Аня, но насторожилась.

Корнилов с трудом вытащил из салона неказистую деревяшку, которая даже Сажика не заинтересовала, и поставил ее на землю. Это был олень, выполненный в манере советской садово-парковой скульптуры. Синяя краска на его боках облупилась и под ней проглядывала красная. Один рог был сломан, зато глаза были большими и выразительными, словно их рисовал Пиросманишвили.

— Я его на Черной речке добыл, — сказал Михаил гордо. — Какой-то банк выкупил бывший детский садик с территорией. Дом ремонтируется, а участок бульдозерами перерыт. Проезжаю и вижу — из песочной кучи торчит оленья морда с одним рогом. Рабочие говорят: «Забирай, если надо. Там еще жираф есть, но без задних ног». Олень, понятно: любимец Будды. Священная храмовая фигура. А жираф? Ань, нам жираф не нужен?

— А куда ты его хочешь поставить?

— Ты мне про Шаолинь все уши прожужжала, — Корнилов посмотрел в сторону лукаво. — Я вот и решил тот сарайчик приспособить. Или ты передумала? Под лейки и тяпки, может, хочешь его занять?

— Для садового инвентаря такое большое помещение использовать жалко, — резонно заметила хозяйка. — Значит, оленя ты туда затащишь?

— Будет стоять у входа с гордо поднятой головой. Я только его ошкурю и отреставрирую.

— А я могу его покрасить, — предложила Аня.

— Ему будет приятно, — кивнул Михаил.

— А рога ты спилишь или оставишь?

— Начинается! — пробормотал Корнилов, глядя, как Аня борется с приступом дурацкого смеха, и тот ее побеждает. — Тебе покажи палец, обхохочешься. Скажи про рога, тут же признаешься в супружеской измене. Серьезнее надо быть, товарищ! Разве такими вещами шутят? А если бы я был Отелло? Мавром с черной рожей и такого же цвета ревностью?

Я бы тебя тут же на свежем воздухе задушил. А ты даже не успела бы всю свою жизнь быстро прокрутить от хохота…

Корнилов заговорил про ревность, и Аня вспомнила слова мужа, сказанные в машине по дороге из монастыря про его ревность к Перейкину, вообще, к празднику жизни. Но Перейкин убит…

— Так резко нельзя останавливаться, — попенял ей супруг. — Надо еще чуть-чуть похрюкать, посопеть, а уж потом мрачнеть.

— Я где-то слышала, что у Шекспира в ремарках не сказано, что Отелло Дездемону душил, — сказала Аня, выжимая из себя остатки улыбки. — Там дано самое общее указание — «убивает».

— Не может быть! — пафосно воскликнул Корнилов, принимая на плечо деревянную оленью тушу.

— Просто какому-то режиссеру пришла в голову мысль, что очень красиво смотрятся черные пальцы на тонкой белой коже.

— Даже с задних рядов это хорошо видно и по черно-белому телевизору тоже, — согласился Корнилов. — Если бы она была негритянкой, а он белым, это тоже смотрелось бы неплохо.

Он опустил свою ношу перед дверью сарая, который прямо на глазах из подсобного помещения превратился в додзе.

— Пары мешков, наверное, хватит, макиварку, чучело… Ань, я думаю, рога надо оставить…

Аня не могла себе представить, что для оборудования спортивного зала, или, как называл его Корнилов, додзе, годится все на свете. С удивлением она наблюдала, как полный энтузиазма Михаил тащит туда старые автомобильные покрышки, кусок резинового шланга, бревно, веревки, палки. Мусора на своем участке не хватило, и он расширил границы поиска до Выборгского шоссе и железной дороги.

— Старая сковородка тебе не сгодится? — спросила Аня, припомнив самое традиционное кухонное оружие. — Тефлоновая, с красным кружочком посередине для точности…

— Покажи, — попросил Корнилов. — Наверное, нет. Тефлон весь уже спекся.

— Удивительно!

— О, если бы ты знала, из какого сора рождаются тренажеры.

— Вот я и удивляюсь, что сковорода тебе не нужна.

— В сковороде слишком сильно присутствует женское начало инь, — сказал Михаил задумчиво. — А потом в ней есть намек на первый блин, который всегда комом… Мне бы, Аня, какой-нибудь старый комбинезон с капюшоном и тряпок килограммов десять.

— Это для чего?

— Для борцовского чучела.