Тихий Дон Кихот

– Прекрасная песня, – подтвердила лекторша. – Это еще один положительный аргумент за этот бренд.

– Конечно, – согласилась блондинка, в глазах которой Аня прочитала зарождающееся в эту минуту презрение и ненависть к ее скромной особе.

– Вы вспомните лучше слова из этой песни, – попросила Аня.

– Что у нас тут «Угадай мелодию», что ли? – удивилась Маргарита, и банкетный зал одобрительно загудел.

– «Любимый город может спать спокойно…», – впервые перед такой многочисленной аудиторией пропела Аня. – Понятно? «Любимый город» может спать спокойно, пока на рынке работают его конкуренты… Это же стереотип, заложенный в сознании многолетним исполнением такой популярной песни.

В зале на несколько секунд воцарилась тишина. Маргарита крошила в руке кусочек мела, а раскрасневшаяся блондинка, казалось, делала упражнения по глубокому дыханию грудью. Только Анин сосед, дорисовывая автомат Калашникова, беззаботно мурлыкал мотив этой действительно хорошей песни.

– Вы случайно не занимались до этого на семинаре Липского? – спросила вдруг Маргарита. – Чувствуется его школа. Так вот. Липский – шарлатан и выскочка! Его трактовка бренда глубоко ошибочна и выхолощена. Вместо семи кругов он предлагает концепцию равнобедренного треугольника. А «веру» он считает вторичным фактором! Вам не смешно?

– Смешно! – ответил Анин сосед с интонацией армейского «Так точно!».

Остальные курсистки зашуршали конспектами, перелистывая их к началу. То, что они не поняли юмора, вызвало у них заметную тревогу и сомнения в полученных на курсах знаниях.

Глава 7

Я хоть и мавр, однако ж соприкасался с христианством и отлично знаю, что святость заключается в милосердии, смирении, вере, послушании и бедности, но со всем тем я утверждаю, что человек, который в бедности находит удовлетворение, должен быть во многих отношениях богоподобен…

Предшественники буддизма учили, что природа перестает танцевать, когда человеческий дух отворачивается от нее, как разочарованный зритель. На самом деле все, конечно, наоборот. Танцует она только тогда, когда никто ее не видит.

Корнилов наблюдал за дубом каждое утро и каждый вечер, как юный, но упертый натуралист. Он отмечал в календаре собственной души, когда появились первые дубовые почки, когда их зеленые коготки притупились, когда они стали похожи на детские кисточки для рисования, измазанные в зеленую краску. Каждое из этих событий происходило без него, когда он работал, ужинал, спал. Он только отмечал результат, как новую смену природных картинок, очередной слайд. Но явление листа миру он надеялся увидеть без всяких там раскадровок, дискретности, а как непрерывный процесс. Не таков дубовый листок, чтобы появиться на свет незаметно.

Михаил даже вставал ночью и выходил в домашних тапочках к спящему дубу. Он шарил лучом фонарика по веткам, но так и не смог рассмотреть никакого всеобщего движения в прозрачной кроне. Он только разбудил ночевавшую на верхних ветках птицу и напугал Аню, которая тут же усадила мужа за стол, заставила смотреть в свои сонные глаза и задала ему ряд медицинских вопросов.

Но стоило Корнилову отвернуться, как природа станцевала свой танец без зрителей, аплодисментов и букетов. Утром он увидел дуб, покрытый до последней сломанной ветки молодыми, нежно-зелеными листьями.

Он ехал сейчас на работу, тормозил и трогался вместе со всеми попутными машинами, но не ругался, как обычно, на лихачей и «чайников», а мысленно беседовал с дубом или с тем, кто прятался в этом дереве. Хотя думать об одиноком дереве за рулем автомобиля всегда опасно.