Тихий Дон Кихот

– Ты говоришь, прикрыл… Так ты что же, папе говорила? – Аня смотрела на мать расширившимися от удивления глазами.

– Он не спрашивал, – покачала головой Мария Петровна. – Но догадаться бы мог… Если бы подумал. А вот думал он или нет, я тебе сказать не могу. Он мне не говорил. Поженились мы осенью. Мог бы посчитать. Только вот не царское это дело. Да и давно было. Забылось уже все. Забылось, как не было.

Она замолчала и все качала головой.

– А откуда же тот-то узнал? – спросила она, наконец.

– Ему сказал некто Пафнутьев, Вилен Сергеевич. Ты ведь его тоже знала? – сказала Аня тихо.

– Пафнутьев?! – воскликнула мама, захлопав глазами. – Пафнутьев, говоришь? Этот мерзкий парнишка?

– Ну, парнишкой я бы его не назвала. Его, кстати, и на свете уже нет…

– А Пафнутьев-то откуда узнал? Его и близко там не было!

– Он наблюдал за вашим романом на конференции. Даже говорил мне, что секретарь обкома называл вас Рамеа и Жульетта.

– На какой конференции? – мамины брови съехались у переносицы. – Боже мой, господи… Даже не думай! Ромео не имеет к этому никакого отношения!

– А кто же имеет? – ошарашенно спросила Аня.

– Совершенно другой человек… – Мария Петровна на секунду закрыла лицо руками. Потом тряхнула головой, видимо, отгоняя непрошенные воспоминания.

– Мамочка, ты неподражаема, – выдохнула Аня и залпом выпила свой бокал с портвейном.

Мир рушился на глазах, и самое смешное, что Аня сама все это затеяла. Надо было спокойно принимать дары и удары судьбы, ни во что не вмешиваясь. Вошел в ее жизнь Брежнев со своим отцовским подарком – прекрасно. Зачем было бередить чужие раны? Трясти маму, вот уже двадцать с лишним лет живущую в трудах и заботах рядом с папой. Стала копать, и вот тебе – накопала. И сама теперь была не рада.

– Мама, я не понимаю. А кто он, этот человек? – И видя, что Мария Петровна независимо молчит и довольно хорошо собой владеет, она воскликнула: – Только давай скорее говори, а то я твоего молчания не выдержу!

– Анюта! Только успокойся! – сказала мама голосом человека, который хочет сообщить ужасную новость. – Я не знаю, кто он. Я пыталась узнать… Но ничего не вышло. Посмотри-ка в щелочку, папка не проснулся?

– Спит, – прошептала Аня, возвращаясь от двери в комнату.

У Марии Петровны разгорелись от вина щеки, глаза заблестели молодым огнем, и Аня вдруг увидела ее молодой комсомолочкой, веселой и увлекающейся активисткой. Как можно быть активисткой в одном, и не быть ею в другом! Наши недостатки – лишь продолжение наших достоинств.

История Маши Гвардейцевой была не проста. Одно дело закрутить любовь на комсомольской конференции в Ленинграде, а потом прикрыть грех, в срочном порядке выйдя замуж за давно вздыхающего по ней Лешу. Но Маша успела много больше. Пережив в мае глубокое чувство и не сумев отделить его от общей эйфории краснознаменного энтузиазма, Маша вернулась на родной завод. Разлука с Сергеем Брежневым печалила ее не сильно. Она была счастлива оттого, что все это с ней случилось. Душа ее пела. Жизнь казалась прекрасной. Не было у нее еще жизненного опыта, а потому казалось, что источник счастья никогда не иссякнет. Что не в Ромео дело, а в самой жизни.

Но прошел июнь, а ничего не происходило. Стало остро чего-то не хватать. И она подумала, что не хватает праздника, деятельности, работы. А тут и подъехали из города комсомольцы для обмена опытом. Кто должен был с кем делиться опытом, они разобрались быстро. Разбили палаточный городок на другой стороне реки. На поляне растянули волейбольную сетку. Устроили чемпионат ЖБИ. И победы, и поражения отмечали сообща за вечерним костром и пением песен. А потом один парень, такой Андрей Калинников, взял гитару и так несмело, потихоньку стал струны перебирать, совсем не по-походному, не на ход ноги, а переборами. Так здесь еще никто играть не пробовал. И завел какую-то цыганскую песню, которая сразу вытянула из Аниной души все жилы. И казалось ей, что настоящее место ее в цыганском таборе, а не в комсомольской ячейке. Так душу разбередил, что хоть в реку топиться иди.

Или полюби кого-нибудь до смерти. Да хоть того, кто так умеет ласкать гитару.

Маша выбрала второе.

– Только знала рожь высокая, как поладили они, – мрачно подытожила Аня мамин рассказ.

– Зато милая моя, – покачивая головой в такт своим словам, нараспев произнесла Мария Петровна, – знаешь, как прекрасно лежать в траве, держаться за руки и смотреть на звезды. Перед тобой бездна. И, кажется, упала бы туда. Да только спину крепко притягивает Земля. И если ты появилась после тех ночей, то и жизнь у тебя должна быть особенной. Разве это плохо?

– Что значит «если»?.. Ты все-таки не уверена? – спросила Аня, потрясенная мамиными откровениями. Она даже и не подозревала, каких страстей женщина – ее родная мама. И куда они потом все подевались? Вылились в вечное недовольство мужем?

– Не лови меня на слове…– Мария Петровна с торжеством смотрела на дочь. Что ж, было чем гордиться. – Все именно так и было.

– И что же потом? Почему ты не вышла за него замуж?