Тихий Дон Кихот

Они доехали до Театральной площади, завернули в маленький переулочек и остановились на набережной канала. Аня вышла из машины и только тогда почувствовала резкую слабость в ногах. Все-таки на дороге она переволновалась ужасно.

– А куда мы приехали? – спросила она Брежнева.

– Ко мне в гости, – улыбнулся он.

Арку старинного мрачно-черного особняка поддерживали громадные озабоченные своей ношей атланты. Лица их выражали полное равнодушие к Аниным проблемам.

Давно Ане не приходилось бывать в старых петербургских домах. Широкая лестница усиливала все звуки и гудела их отголосками. Где-то наверху щелкнул замок, и открылась дверь. Аня даже вздрогнула от этого звука – будто передернули затвор автомата Калашникова. Большая дубовая дверь на втором этаже открылась, и Аня попала в пожирающую темноту старой квартиры. Никакого евростандарта, никаких светлых стен и свежих досок на полу. Подслеповатое антикварное бра, которое включил Сергей Владиславович, разогнало тьму только в полуметре вокруг себя. Боковой свет высветил паутину отраженных лет на высоком, почти до потолка, зеркале. Рама красного дерева тянулась к Ане вырезанными лисьими лапами и гроздями винограда. Тяжелая портьера вишневого бархата прикрывала вход в комнаты.

Что-то еще необычное было в этой квартире. Аня попыталась сосредоточиться и понять. Здесь как-то особенно пахло. Смесью горьковатой полыни, свежего асфальта и кожгалантереей. И сочетание это было удивительно приятным.

– Проходи. Садись. Чувствуй себя, как дома, – сказал Брежнев, отодвигая портьеру и пропуская Аню вперед. – А я сейчас заварю чай.

Аня с трепетом вошла в большую квадратную комнату и сразу замерла от восхитившего ее зрелища. Угол комнаты представлял собой застекленный до пола эркер, выходящий прямо на канал. Вечернее зеленое небо, резко отчерченное черными силуэтами домов, отражалось в гладкой воде.

Аня оглянулась. Темные шкафы были полны книгами до самого потолка. У окна стоял большой письменный стол. Компьютер выглядел здесь полнейшим анахронизмом. Да и самого Брежнева трудно было представить хозяином этой квартиры. Ане казалось, что сейчас должен появиться настоящий хозяин, дряхлый старик со взглядом колдуна, опирающийся на палку, желательно волшебную.

Но портьера отодвинулась, и на пороге показался Сергей Владиславович, энергичный, подтянутый, загорелый, с подносом в руках. Ну разве что взгляд его, с некоторой натяжкой, можно было назвать колдовским. Была в нем нездешняя одержимость. Но разве возможно сохранить взгляд нормального человека, ежедневно занимаясь разгадыванием тайн мироздания?

– Что ты сегодня такая молчаливая? – спросил он, предлагая ей чашку ароматного чая. Чай источал тот самый запах полыни, который она учуяла в квартире, как только вошла. И еще – аромат свежего асфальта.

– А чем это так пахнет? – Аня закрыла глаза и вдохнула пар, кружащийся над чашкой.

– А это Анечка, высокогорный индийский чай, только не тот, конечно, что продается у нас в пакетах. Целый мешок этого чая я купил прямо на его родине, в Индии, очень высоко в горах. Я встречался там с одним чрезвычайно интересным человеком. Знаменитым астрологом. Шри Кахнеда такой. Может, слышала? Ну неважно.

– Астрологом? Но ведь вы же ученый. Вы верите во всю эту ерунду?

– Почему же ерунду? – улыбнулся Брежнев. – Это тоже точная наука. Причем, прекраснейшая наука, может, самая поэтичная, самая одухотворенная из всех.

– Наука? – изумилась Аня, никогда гороскопами не интересовавшаяся. – Псевдонаука. Ведь это смешно. Неужели все в жизни человека предрешено? Согласитесь, что и от него самого что-то зависит, – слушая Аню, Брежнев ходил по комнате и улыбался. – Да и события в жизни могут повлиять совершенно непредсказуемо. Кого-то сломать. Кого-то закалить. Да наследственность, в конце концов. Весь в мать, или весь в отца. А астрология – это фатализм. И потом, церковь ее запрещает. Интересно почему, как вы думаете?

– Потому что нельзя заглядывать за кулисы. Все очень просто.

– За кулисы чего?

– Мироздания, – Брежнев присел на подлокотник кресла и продолжил: – Ты так много на меня вылила, что, боюсь, не все запомнил. Но если по пунктам. Конечно, больше всего мне хотелось бы расхохотаться и не вдаваться в подробности. Но попробую иначе. Насчет фатализма. Конечно, никакого фатализма в науке этой нет. Но неправильный подход только предрешенность и видит. Ошибка в трактовке бывает ужасающе грубой. Например, если бы священник утверждал, что главный смысл поста – съесть побольше картошки с капустой. Но ты же понимаешь, что это не так. Смысл-то совершенно в другом. Так и тут. Смысл – в определенной для каждого кармической задаче. И полной свободе в путях ее выполнения.

– Ну, а двойняшки? – использовала Аня свою старинную заготовку, еще со школьных отвлеченных размышлений на уроках ненавистной математики. – Рождаются вместе, а характеры разные.