«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

Как было показано выше, 15 ноября 1926 г. Шолохов открывает для себя новое начало «Тихого Дона», ставшее классическим, пишет главу 1А, начинающуюся словами «Мелеховский двор — на самом краю [станицы] хутора...». За этим последовала серьезная работа по уточнению первоначального замысла и биографий его героев.

После того, как 15 ноября Шолохов практически заново — уже в третий раз — начал писать свой роман с главы 1А, 16 ноября он пишет новую главу, обозначенную цифрой 2А («А» добавлено красным карандашом), принципиально важную для нас. Ее текст, позже коренным образом переработанный, был зачеркнут синим карандашом, и в значительной своей части не вошел в перебеленный текст романа и в книгу, хотя он посвящен важной теме — истории рода Мелеховых. Приведем его полностью, соотнося с новыми беловым и книжным вариантами (жирно выделены совпадения текста в этих источниках).

Черновой текст

«Мелеховские бабы [как-то] мало родили казаков, все больше девок. Потому, как был [на краю] в станице один двор Мелеховых, так и остался. Еще Пантелей прирезал к усадьбе [д] с полдесятины станичной земли, [под] [и] а к нашему времени совсем изменил обличье мелеховский двор: вместо обветшалых дедовских сараишков построил теперешний хозяин — Иван Мелехов [осанистые], новые, на старом фундаменте, [срубил] поставил осанистый восьмистенный дом, покрыл железом, покрасил медянкой, срубил новые амбары; [ливады] и фруктовый сад [саженные] разрослись возле дома буйно]; и по хозяйскому заказу вырезал кровельщик из обрезков жести двух невиданной формы петухов [и] укрепил их на крышах амбаров. Это вовсе придало двору вид зажиточный и самодовольный. Точно таких вот самоуверенных жестяных петухов видал Иван [Андреевич] Семенович Мелехов проезжая со станицы мимо какой-то помещичьей экономии. Сам [старик] хозяин Иван [Андреевич] Семенович пошел в [дедову родню] Мелеховых: [был он] сухой в кости, складный вороной масти старик. [Видно от деда унаследовал] хищный [вислый по-скопчиному] нос, острые [узлы] бугры скул [обтянутых шафранной с румянцем кожей], в чуть косых прорезях глаза, черные наглые и дикие [глаза]. Был он хром на левую ногу (в молодости ушиб жеребец), носил в левом ухе серебряную полумесяцем серьгу, в гневе доходил до беспамятства и как видно этим [до] раньше поры [до] и времени состарил свою когда-то красивую, а теперь сплошь опутанную морщинами, горбатую и брюзглую жену. Старший женатый сын Петро походил на мать: русый, курчавый, маленького роста, другой Григорий ходивший в парнях был на три года его моложе, но ростом больше на полголовы, вылитый отец [тот же], дочь Дуняшка тринадцатилетний нескладный подросток, длиннорукая, большеглазая. Петрова жена — вот и вся семья Мелеховых».

Беловой текст

«Похоронив отца, въелся Пантелей в хозяйство: заново покрыл дом, прирезал к усадьбе с полдесятины гулевой земли, выстроил новые сараи и амбар под жестью. Кровельщик по хозяйскому заказу вырезал из обрезков пару жестяных петухов, укрепил их на крыше амбара. Веселили они мелеховский баз, беспечным своим видом придавая и ему вид самодовольный и зажиточный.

Под уклон сползавших годков закряжистел Пантелей Прокофьевич: раздался в ширину, чуть ссутулился, но все же выглядел стариком складным. Был сух в кости, хром (в молодости на императорском смотру на скачках сломал левую ногу), носил в левом ухе серебряную полумесяцем серьгу, до старости не слиняла на нем вороной масти борода и волосы на голове, в гневе доходил до беспамятства и, как видно этим раньше времени состарил свою когда-то красивую, а теперь сплошь окутанную паутиной морщин дородную жену.