Тихий Дон. Том 1

– Как были вы хохлы, так вы, растреклятые, ими и остались! Чтоб вы полопались, черти, на мелкие куски! Холеры на вас нету, буржуи вислопузые!

– Болдырев еще раз ахнул оземь свою приношенную шапку, побагровел от бесконечного презрения:

– У вас снегу средь зимы не выпросишь!

– Не лайся! – только и сказали ему украинцы, расходясь в разные стороны.

В этой же слободе у одного из казаков-красногвардейцев пожилая украинка допытывалась:

– Чи правда, шо вы усэ будэтэ грабыть и усих чоловиков ризать?

И казак, глазом не мигнув, отвечал:

– Правда. Всех-то не всех, а стариков будем резать.

– Ой, боже ж мий! Та на шо ж воны вам нужни?

– А мы их с кашей едим: баранина теперь травяная, не сладкая, а деда подвалишь в котел, и какой из него навар получается…

– Та то вы, мабуть, шуткуетэ?

– Брешет он, тетка! Дуру трепает! – вступил в разговор Мрыхин.

И один на один жестоко отчитал шутника:

– Ты понимай, как шутить и с кем шутить! За такие шутки как бы тебе Подтелков ряшку не побил! Ты чего смуту разводишь? А она и в сам-деле понесет, что стариков режем.

Подтелков укорачивал стоянки и ночевки. Сжигаемый беспокойством, он стремился вперед. Накануне вступления в порт Краснокутской станицы он долго разговаривал с Лагутиным, делился мыслями:

– Нам, Иван, далеко идтить не след. Вот достигнем Усть-Хоперской станицы, зачнем ворочать дела! Объявим набор, жалованья рублей по сотне кинем, но чтоб шли с конями и со справой, нечего народными денежками сорить. Из Усть-Хопра так и гребанемся вверх: через твою Букановскую, Слащевскую, Федосеевскую, Кумылженскую, Глазуновскую, Скуришенскую. Пока до Михайловки дойдем – дивизия! Наберем?

– Набрать – наберем, коли там все мирно.

– Ты уж думаешь, и там началось?

– А почем знать? – Лагутин гладил скудную бороденку, тонким жалующимся голосом говорил:

– Припозднились мы… Боюсь я, Федя, что не успеем.

Офицерье свое дело там делает. Поспешать надо бы.

– И так спешим. А ты не боись! Нам бояться нельзя. – Подтелков суровел глазами. – Людей за собой ведем, как можно бояться? Успеем! Прорвемся!

Через две недели буду бить и белых и германцев! Аж черти их возьмут, как попрем с донской земли! – И, помолчав, жадно выкурив папироску, высказал затаенную мысль:

– Опоздаем – погибли и мы, и Советская власть на Дону.

Ох, не опоздать бы! Ежели попереди нас докатится туда офицерское восстание – все!

На другой день к вечеру экспедиция вступила на земли Краснокутской станицы. Не доезжая хутора Алексеевского, Подтелков, ехавший с Лагутиным и Кривошлыковым на одной из передних подвод, увидел ходивший в степи табун.

– Давай расспросим пастуха, – предложил он Лагутину.

– Идите, – поддержал Кривошлыков.

Лагутин и Подтелков, соскочив, пошли к табуну. Толока, выжженная солнцем, лоснилась бурой травой. Трава была низкоросла, ископычена, лишь у дороги желтым мелкокустьем цвела сурепка да шелестел пушистыми метелками ядреный овсюг. Разминая в ладони головку престарелой полыни, вдыхая острую горечь ее запаха, Подтелков подошел к пастуху:

– Здорово живешь, отец!

– Слава богу.

– Пасешь?

– Пасу.

Старик, насупясь, глядел из-под кустистых седых бровей, покачивал чакушкой.

– Ну, как живете? – задал Подтелков обычный вопрос.

– Ничего, божьей помочью.

– Что новостей у вас тут?

– Ничего не слыхать. А вы что за люди?

– Служивые, домой идем.

– Откель же вы?

– Усть-хоперские.

– Этот самый Подтелкин не с вами?

– С нами.

Пастух, видимо испугавшись, заметно побледнел.

– Ты чего оробел, дед?

– Как же, кормильцы, гутарют, что вы всех православных режете.

– Брехня! Кто это распущает такие слухи?

– Позавчера атаман на сходе гутарил. Слухом пользовался, не то бумагу казенную получил, что идет Подтелкин с калмыками, режут вчистую всех.

– У вас уж атаманы? – Лагутин мельком глянул на Подтелкова.

Тот желтыми клыками впился в травяную былку.

– Надысь выбрали атамана. Совет прикрыли.

Лагутин хотел еще что-то спросить, но в стороне здоровенный лысый бык прыгнул на корову, подмял ее.

– Обломит, окаянный! – ахнул пастух и с неожиданной для его возраста резвостью пустился к табуну, выкрикивая на бегу:

– Настенкина коровенка!..

Обломит!.. Куда!.. Куда-а-а, лысый!..

Подтелков, широко кидая руками, зашагал к тачанке. Хозяйственный Лагутин остановился, беспокойно глядел на тщедушную коровенку, пригнутую быком до земли, невольно думал в этот миг: «А ить обломит, сломал, никак!

Ах ты нечистый дух!»

Только убедившись в том, что коровенка вынесла из-под быка хребет свой в целости, – пошел к подводам. «Что будем делать? Неужели уж и за Доном атаманья?» – мысленно задал он себе вопрос. Но внимание его вновь на минуту отвлек стоявший у дороги племенной красавец бугай. Бугай нюхал большую, широкую в оснастке черную корову, поводил лобастой головой.