Тихий Дон. Том 2

Середь ночи на баркасе тихочко перееду, ну и проотведовал. Наталья дюже плохая, а детишечки ничего, слава богу… Без памяти Натальюшка-то, жар у ней, ажник губы кровью запеклись.

– Чего же ты их не перевез сюда?! – возмущенно крикнул Григорий.

Старик озлился, обида и упрек были в его дрогнувшем голосе:

– А ты чего делал? Ты не мог прибечь загодя перевезть их?

– У меня дивизия! Мне дивизию надо было переправлять! – запальчиво возразил Григорий.

– Слыхали мы, чем ты в Вешках займаешься… Семья, кубыть, и без надобностев? Эх, Григорий! О боге надо подумывать, ежели о людях не думается… Я не тут переправлялся, а то разве я не забрал бы их? Мой взвод в Елани был, а покедова дошли сюда, красные уже хутор заняли.

– Я в Вешках!.. Это дело тебя не касается… И ты мне… – Голос Григория был хрипл и придушен.

– Да я ничего! – испугался старик, с неудовольствием оглядываясь на толпившихся неподалеку казаков. – Я не об этом… А ты потише гутарь, люди, вон, слухают… – и перешел на шепот:

– Ты сам не махонькое дите, сам должен знать, а об семье не болей душой. Наталья, бог даст, почунеется, а красные их не забижают. Телушку-летошницу, правда, зарезали, а так – ничего. Поимели милость и не трогают… Зерна взяли мер сорок. Ну да ить на войне не без урону!

– Может, их зараз бы забрать?

– Незачем, по-моему. Ну, куда ее, хворую, взять? Да и дело рисковое. Им и там ничего. Старуха за хозяйством приглядывает, оно и мне так спокойнее, а то ить в хуторе пожары были.

– Кто сгорел?

– Плац весь выгорел. Купецкие дома все больше. Сватов Коршуновых начисто сожгли. Сваха Лукинична зараз на Андроповом, а дед Гришака тоже остался дом соблюдать. Мать твоя рассказывала, что он, дед Гришака-то, сказал: «Никуда со своего база не тронуся, и анчихристы ко мне не взойдут, крестного знамения убоятся». Он под конец вовзят зачал умом мешаться. Но, как видать, красюки не испужались его креста, курень и подворье ажник дымом схватились, а про него и не слыхать ничего… Да ему уж и помирать пора. Домовину исделал себе уж лет двадцать назад, а все живет… А жгет хутор друзьяк твой, пропади он пропастью!

– Кто?

– Мишка Кошевой, будь он трижды проклят!

– Да ну?!

– Он, истинный бог! У наших был, про тебя пытал. Матери так и сказал:

«Как перейдем на энту сторону – Григорий ваш первый очередной будет на шворку. Висеть ему на самом высоком дубу. Я об него, говорит, и шашки поганить не буду!» А про меня спросил и – ощерился. «А энтого, говорит, хромого черти куда понесли? Сидел бы дома, говорит, на печке. Ну, а уж ежли поймаю, то до смерти убивать не буду, но плетюганов ввалю, покеда дух из него пойдет!» Вот какой распрочерт оказался! Ходит по хутору, пущает огонь в купецкие и в поповские дома и говорит: «За Ивана Алексеевича да за Штокмана всю Вешенскую сожгу!» Это тебе голос?

Григорий еще с полчаса проговорил с отцом, потом пошел к коню. В разговоре старик больше и словом не намекнул насчет Аксиньи, но Григорий и без этого был угнетен. «Все прослыхали, должно, раз уж батя знает. Кто же мог пересказать? Кто, окромя Прохора, видал нас вместе? Неужели и Степан знает?» Он даже зубами скрипнул от стыда, от злости на самого себя…

Коротко потолковал с казаками. Аникушка все шутил и просил прислать на сотню несколько ведер самогона.

– Нам и патронов не надо, лишь бы водочка была! – говорил он, хохоча и подмигивая, выразительно щелкая ногтем по грязному вороту рубахи.

Христоню и всех остальных хуторян Григорий угостил припасенным табаком; и уже перед тем, как ехать, увидел Степана Астахова. Степан подошел, не спеша поздоровался, но руки не подал.

Григорий видел его впервые со дня восстания, всматривался пытливо и тревожно: «Знает ли?» Но красивое сухое лицо Степана было спокойно, даже весело, и Григорий облегченно вздохнул: «Нет, не знает!»

LXIV

Через два дня Григорий возвратился из поездки по фронту своей дивизии.

Штаб командующего перебрался в хутор Черный. Григорий около Вешенской дал коню отдохнуть с полчаса, напоил его и, не заезжая в станицу, направился в Черный.

Кудинов встретил его весело, посматривал с выжидающей усмешкой.

– Ну, Григорий Пантелеев, что видал? Рассказывай.

– Казаков видал, красных на буграх видал.

– Много делов ты усмотрел! А к нам три аэроплана прилетали, патронов привезли и письмишки кое-какие…

– Что же тебе пишет твой корешок генерал Сидорин?

– Мой односум-то, – в том же шутливом тоне продолжая начатый разговор, переспросил необычно веселый Кудинов. – Пишет, чтобы из всех силов держался и не давал красным переправляться. И ишо пишет, что вот-вот двинется Донская армия в решительное наступление.

– Сладко пишет.

Кудинов посерьезнел:

– Идут на прорыв. Говорю только тебе и совершенно секретно! Через неделю порвут фронт Восьмой красной армии. Надо держаться.

– И то держимся.

– На Громке готовятся красные к переправе.

– Досе стучат топорами? – удивился Григорий.