Тихий городок

Волков связался с работниками Генерального штаба. Те указали наиболее удобный участок для перехода линии фронта. Армейские разведчики под командованием специального сотрудника разведуправления провели группу к хутору Ясному. Здесь в укромном месте закопали «северок» на тот случай, чтобы вызвать помощь, когда группа пойдет обратно, раздобыли лошадей с бричкой. Перед рассветом выехали на большак и пристроились к колонне отступающих румын. В Славянске Йошка оставил лошадей у одного инвалида, заплатив за содержание немалую сумму. От этого города уже ехали в поезде до Лейпцига. Документы действовали безупречно.

В Лейпциге купили чемоданы и вещи, которые могла иметь состоятельная немецкая семья. Павел достал билеты в вагон первого класса. Экспресс Берлин — Вена шел через Розенхайм.

Если весна 1943 года в России затянулась, там долго лежал снег, то в южной Германии уже распустились деревья, белым цветом покрылись вишневые и яблоневые сады, было тепло, солнечно, люди ходили в летней одежде.

В Розенхайм поезд прибывал на рассвете. Он замедлил скорость задолго до вокзала и двигался на малом ходу, перескакивая с одной колеи на другую. Мимо плыли товарные склады, водозаборники, открытые грузовые платформы с коричневыми брикетами малокалорийного бельгийского угля, на котором работали локомотивы в рейхе. Наконец состав вполз под стеклянную крышу вокзала. Паровоз с шумным выдохом выпустил пары. Здесь не было привокзальной суеты, издерганных пассажиров, но и носильщиков не оказалось. Полицейский у выхода на городскую площадь удивленно вскинул выцветшие брови, когда Павел спросил, где находится стоянка такси.

— Боюсь, что в этот ранний час вы вряд ли найдете машину, — проговорил он и тут же осведомился: — Как далеко вам ехать?

— На Максимилианштрассе.

— О, вы быстрее доедете на трамвае. Шестая остановка.

Позванивая колокольчиком, скоро подкатил игрушечный бело-голубой трамвайчик на колесиках. Пожилой вагоновожатый в черной суконной форме дождался, когда зайдут пассажиры, дал сигнал и сдвинул рукоятку реостата. Трамвайчик, мягко покачиваясь на стыках узких рельс, покатил по дремавшим улицам.

Чтобы не приезжать слишком рано, Павел решил протянуть время в трамвае. Отдавая деньги за новые билеты, он сказал кондуктору:

— Поверьте, мы так давно не были здесь, что хотим подышать розенхаймовским воздухом.

Кондуктора позабавила расточительность пассажиров, но он промолчал. Еще не наступило время «пика», не встало солнце, какое ему дело до того, что троим чудакам вдруг взбрело тащиться по опостылевшему городу.

Трамвай пересекал и дубовые рощи с горками компостов из прошлогодних листьев и вязанками сучьев, изрубленных на мелкие чурочки величиной с карандаш, и районы с виллами, прибранными парками и сквериками, где жили богатые розенхаймцы. Потом он снова подкатил к вокзалу. Отсчитав от него пять остановок, Павел, Йошка и Нина сошли на шестой. Максимилианштрассе оказалась довольно тихой улицей с зеленым бульваром посередине и голубыми скамьями, возле которых стояли урны для мусора и окурков. Прошли несколько вилл и наткнулись на калитку с надписью на стандартной бронзовой доске: «Пансионат И. Штефи».

Павел нажал на кнопку звонка. Тут же появилась девушка в белом переднике с кружевной наколкой на пепельных кудряшках. Она любезно осведомилась, что нужно господам.

— Доложите фрау Штефи, приехал друг Артура с письмом и подарком для нее, — сказал он, незаметно оглядев большой сад, в центре которого желтела двухэтажная вилла.

Не прошло и минуты, как на дорожке из мелкого гравия и битого кирпича показалась высокая женщина лет шестидесяти. Большие влажные глаза уставились на Павла.

— Это вы? — спросила она, оглядывая его, словно отыскивая одинаковые с сыном черты.

— Это я, — произнес Павел. — Позвольте войти.

— О, простите. Я так растерялась. От Артура давно не было вестей.

Фрау Штефи распахнула калитку, попыталась взять у Нины кофр, но та учтиво отказалась от помощи. Когда вещи внесли в просторную прихожую на первом этаже, Павел подал письмо. Фрау Штефи читала долго, то и дело вытирая глаза кончиком кружевного платка. Вскоре глаза ее высохли, и она с необъяснимым вдохновением вдруг произнесла фразу, которая смутила не только Павла, но и привыкшего ко всему Йошку:

— Я горжусь моим мальчиком. Он сражается за фюрера!