Тихий городок

— Когда я увидел его первый раз, глаза вытаращил. А он мне под нос свои документы. Из них следует, что Вовк является старшиной кубанской пластунской дивизии, обладающей целым рядом привилегий. В том числе и правом ношения старинной казачьей формы. Вот так-то, лейтенант.

— Пластунская дивизия? Никогда не слышал о такой.

— Я раньше тоже. На то она и армия, чтобы каждый знал ровно столько, сколько ему положено.

— Но как он очутился у вас в батальоне?

— У нас в батальоне, лейтенант, — поправил его адъютант. — А взяли мы его из госпиталя, прямо из команды выздоравливающих. Батальон только формировался, разведчики с боевым опытом нужны были позарез. А старшина как раз из таких. Вначале он встал было на дыбы — существует, мол, приказ, согласно которому все раненые пластуны обязаны возвращаться обратно в свою дивизию. Но у меня на руках тоже был приказ — брать в батальон всех, кого сочту нужным. Вот так и стал пластун нашим братом — глубинным разведчиком…

Адъютант говорил правду: в ту пору о единственной в Красной Армии казачьей пластунской дивизии знали очень немногие. В 1943 году Краснодарский крайком ВКП(б) и крайисполком обратились в ЦК ВКП(б) и Ставку Верховного Главнокомандования с просьбой о формировании из кубанского казачества добровольческой пластунской дивизии. Эта просьба была одобрена.

Осенью того же года дивизия была готова к боевым действиям. Перед выступлением на фронт ее командир полковник Метальников был вызван в Ставку и принят Сталиным. В результате этой беседы личный состав дивизии получил право ношения старинной казачьей формы. Пополняться она должна была только уроженцами Кубани, а всем раненым пластунам надлежало возвращаться из госпиталей снова в свои части. Однако комдив мог не только просить, но и стоять на своем. Когда Сталин предложил включить в состав дивизии танковый полк, Метальников, не колеблясь, возразил ему и доказал, что пластунам более необходимы самоходки. Видимо, эти смелость и настойчивость казачьего полковника понравились Верховному, потому что он тут же, в своем кабинете, произвел Метальникова в генерал-майоры.

И вскоре немцы на своей шкуре почувствовали, что такое десять тысяч сведенных воедино казачьих добровольцев, давших клятву мстить за свои дотла сожженные станицы и хутора, за расстрелянных или повешенных родных и близких. В Красной Армии было немало героических соединений, но даже из их числа фашисты выделили казаков-пластунов, дав только им одним страшное для себя название «сталинских головорезов». Одним из таких казаков и был старшина Вовк, военная судьба которого на время разошлась с путями-дорогами его родной пластунской разведсотни…

На следующий день после знакомства со взводом лейтенант получил в штабе боевую задачу. Группа из семи человек под его командованием должна была десантироваться в расположении одного из отрядов белорусских партизан. Получив от них сведения о созданном немцами узле минно-взрывных заграждений, разведчикам следовало вывести его из строя к моменту выхода к этому району наших войск.

Обычно задача ставилась командиру группы, а он доводил ее до сведения подчиненных. На сей раз это неписаное правило было нарушено. Боевой приказ ставился сразу двоим: ему и старшине Вовку, назначенному его заместителем. Остальной личный состав группы — пять человек — также был подобран заранее. Настроение лейтенанта сразу омрачилось: неужели его, кавалера боевого ордена, считают в штабе мальчишкой, раз приставляют для надзора няньку — этого угрюмого казачьего старшину?

Плохое настроение не оставляло его вплоть до вечера, когда взвод в полном составе собрался в одной из землянок, чтобы по традиции проводить улетающих на задание. На столе стоял котелок с разбавленным спиртом, была разложена нехитрая снедь. Некоторая натянутость, возникшая поначалу в отношениях между лейтенантом и подчиненными, быстро исчезла, и вскоре за столом сложилась вполне непринужденная обстановка. Один из разведчиков, сержант Свиридов, включенный в состав улетающей группы, взял гитару, тронул струны. За столом сразу воцарилась тишина.

Птицы вьют надо мною круги.

Возвратившись из дальних краев,

Мой братишка, ты мать береги:

Так нужна ей сыновья любовь.

Некоторые из солдат оставили свои места, сгрудились вокруг сержанта, стали потихоньку ему подпевать:

И тебя я, невеста, прошу,

Всех дороже ты мне и милей,

Если голову здесь я сложу,

Ты о матери помни моей.

Старшина Вовк, примостившийся в начале вечера в углу землянки, пересел к взводному.

— Прости, лейтенант, один вопрос, — своим тусклым голосом произнес он.

— Я вас слушаю, товарищ старшина, — стараясь говорить как можно официальнее, отозвался командир взвода.

— К партизанам впервые летишь?

Лейтенант удивленно приподнял бровь, взглянул на старшину. То же неподвижное, застывшее, как и при вчерашнем знакомстве со взводом, лицо. Ничего не выражающие, смотрящие сквозь собеседника глаза. Почему он спросил о партизанах? Хочет показать свою опытность и превосходство над новым командиром? Пожалуй, так.