Тихий городок

— Гретхен исключается, остается Зигфрид и Пауль. Так вот, к вашей тете обратится Пауль. Её адрес?

— Лангештрассе, 15, квартира 21. Это у Силезского вокзала.

— Решим так, Вилли. Если к вам придет человек от меня, он скажет, что Пауль интересуется здоровьем тети Эдит. Это будет пароль.

Морщась от боли, Шнель вынул из кармана бумажник, достал фотографию, на которой был снят с пожилой женщиной:

— Моя мать, — коротко сказал он Гаранину и написал на обороте: «Амалия! Фридрих жив и здоров. Целую тебя и детишек. Верю, что скоро увидимся. Вилли».

— Прошу вас, геноссе Фридрих, переправьте фотографию Амалии. Она наверняка беспокоится о брате.

Гаранин спрятал снимок в карман.

— Итак, обо всем договорились. Теперь нужно дать знать на аэродром о вашем ранении и вынужденной посадке. Рация цела?

— По-моему, да, а вот самолет вышел из строя окончательно.

Поддерживаемый Гараниным и Андреем Карловичем Шнель кое-как забрался в кабину. Рация, к счастью, оказалась в исправности.

— Как ориентир можете упомянуть о проходящей в двух километрах проселочной дороге и сгоревшем селе с уцелевшей кирпичной церковью. Пешком оттуда пробраться сюда можно. Думаю, что часа через два за вами придут. Продержитесь?

Летчик устало кивнул и, откинувшись на спинку кресла, стал вызывать аэродром.

— Отвечают… Обещают выслать помощь с ближайшего поста полевой жандармерии. Они позвонят туда по телефону.

— Ну, геноссе Вилли, мы пошли. Не забудьте: Пауль и Эдит. Желаю вам успеха.

Вилли лишь вымученно улыбнулся и помахал рукой Андрею Карловичу и Петьке, которые в последний раз проверяли, не осталось ли следов пребывания людей на раскисшей поляне.

Вилли Шнель сидел в кабине, время от времени вызывая аэродром. Ответ был один и тот же: «Помощь выслана». Однако прошло не меньше трех часов, прежде чем у самолета появился взвод во главе с летчиком обер-лейтенантом. Шнель не поверил своим глазам, когда над ним склонился его товарищ по эскадрилье Ганс Эрхард.

— Вилли, ты серьезно ранен? — в голосе обер-лейтенанта прозвучала неподдельная тревога.

— Не знаю, боль чертовская. У меня едва хватило сил перевязать ногу, — ответил тот, морщась. — Как ты оказался с ними? — кивнул он на солдат.

— Случайно был на посту, когда позвонили с аэродрома. Их лейтенант был откровенно рад, что я вызвался поехать вместо него. Потерпи. Сейчас мы отнесём тебя на дорогу, туда придет санитарная машина с врачом.

— Не повезло мне, Ганс.

— Кто знает, Вилли, может быть, наоборот, ты счастливый человек: поедешь в тыл, а там, смотришь, демобилизуют.

— Ты что, Ганс, как можно этому завидовать? Уйти из авиации?! Да еще накануне победы… Вы скоро будете разгуливать по Ленинграду, а я — валяться на госпитальной койке в какой-нибудь захолустной дыре…

— Ну, до финала, положим, еще не близко. Я бы на твоем месте беспокоился о том, как попасть в берлинский госпиталь.

Подошли солдаты с носилками, и летчики замолчали.

В один из солнечных июньских дней обер-лейтенант Вилли Шнель выписался из берлинского госпиталя. Предстояла еще врачебная комиссия, от которой зависела его дальнейшая служба. Он отказался от офицерского пансионата, предпочтя провести несколько дней в квартирке на Лангештрассе, тем более, что тетушка Эдит была несказанно рада появлению племянника. Она не знала, куда усадить его, чем угостить, и чуть ли не сдувала пылинки с «дорогого мальчика».

На врачебной комиссии ее председатель — хирург, которому уже перевалило за восемьдесят, — осматривал Вилли одним из первых. Он бросил одобрительный взгляд на могучую мускулатуру:

— Занимались спортом?

— Да, герр председатель, жил у моря. Плавание, гребля с детства были моими любимыми занятиями.

— Хорошо, хорошо, — приговаривал председатель, продолжая осматривать его. Потом помял синий узловатый шрам и безаппеляционно изрек: — В интендантское управление для дальнейшего прохождения службы в тылу. Желательно по месту жительства до призыва в армию. Предстоит еще амбулаторное лечение.

— Но у меня в рейхе нет близких родственников, мои родители живут в Турции. Я бы предпочел вернуться в эскадрилью.

Вилли вовсе не стремился обратно на свой аэродром, затерянный в псковских лесах, но он считал не лишним продемонстрировать желание попасть на фронт.

— Вы долго прожили в Турции? — спросил один из членов комиссии в чине гауптмана.

— Я там родился и вырос.

— Подождите в коридоре, — коротко приказал председатель, обменявшись с гауптманом понимающим взглядом.

Вилли смешался с толпой офицеров, ожидавших вызова на комиссию. Вслед за ним появился капитан, который тут же скрылся в соседней комнате. Через несколько минут оттуда выглянул молодой, пышущий здоровьем лейтенант в щегольски сшитой форме.

— Вилли Шнель! — выкрикнул лейтенант писклявым голосом.

Вилли подошел к нему.

— Пройдите сюда, — лейтенант пропустил вперед Шнеля и закрыл за ним дверь.

За столом в пустом просторном кабинете сидел гауптман, задавший Вилли вопрос на врачебной комиссии.

— Расскажите о себе подробнее, — тоном приказа сказал он.