Тихий городок

— Не подумайте только, что я питаю какую-то надежду откровенностью сохранить себе жизнь. Я уже переступил грань между жизнью и смертью. Мне все равно, но, поверьте, я любил и люблю мою родину, которой не знал, — Азербайджан. Это, наверное, кажется смешным, когда такие слова говорит кадровый офицер абвера… Да, да, я действительно из абвера, но, честное слово, даже в Германии я мечтал о Баку. Может быть, я слишком рано стал циником. Мой отец умирал, а его друзья-муссаватисты хлопали перед моим носом дверью, когда я мчался к ним занять несколько несчастных лир на лекарство. Впрочем, вас эта семейная хроника не интересует.

В кабинете Гаранина, выходившем окном на теневую сторону, было прохладно, но на лбу допрашиваемого выступили капли пота.

Илья Ильич встал из-за стола, налил стакан воды и молча подал Мирзоеву. Тот в два судорожных глотка выпил его.

— Так вот, мои настоящие имя и фамилия — Шамиль Мирзоев, — для абверовца в этом повторении, видимо, был своеобразный якорь спасения, позволявший собраться с мыслями. — Сейчас не стану отнимать ваше время. Если вас интересует, потом могу рассказать, как, оказавшись волей судеб в Германии, не только выучил немецкий, но и полюбил немецкую культуру, немецкий народ. Позднее, когда к власти пришли наци, я, как и многие другие, искренне поверил, что Гитлер даст Германии счастливую жизнь.

— А за счет кого и чего, вы не задумывались?

— Нет. Все познается в сравнении. Мне казалось, что немцам при фюрере стало жить неплохо. А вот мой народ, азербайджанцы, да и русские, страдают и бедствуют… Я начал прозревать, когда, наконец, попал на родину. Сразу же бросилось в глаза, что россказни об угнетенном положении азербайджанского народа не стоят и выеденного яйца. Я слышал много всяких разговоров, и меня поразил, как вы говорите, патриотизм ваших людей. Возможно, это покажется странным, но именно у вас я впервые подумал, что немецкий народ, немецкая культура — одно, а наци — другое… Впрочем, вам это не интересно. Пишите, — Мирзоев выпрямился и жесткими, короткими фразами начал излагать свое задание. — Я должен познакомиться с Баку, затем с Москвой и нелегально вернуться в Турцию. Вы ведь сами понимаете, что убедительную легенду по одним фото и книгам не создашь. Особенно при моем задании. А я должен был точно знать, что такое сейчас и Баку, и Москва, даже какой цвет ворот в вашем учреждении, здесь, на Лубянке. Иначе могли быть накладки. Ведь Турция — нейтральная страна, и корреспонденты, которые будут присутствовать на процессе…

— Когда и по какому поводу должен начаться процесс?

— Простите, я не сказал главного. Моя задача — при обратном переходе границы попасть в руки турецких пограничников. На допросе после недолгого запирательства я должен сказать, что являюсь советским агентом, послан якобы убить генерала Осман-пашу, потому что тот добивается вступления Турции в Союз оси. Ну, а потом процесс, возмущение турецкой общественности. Последствия ясны. Если бы возникли сомнения в достоверности моей истории, то доказательством послужила бы фотография с Осман-пашой, якобы данная мне в Москве. Плюс пистолет.

— Но в таком случае турецкий суд не помиловал бы вас…

— Этот вариант отработан. По турецким законам смертная казнь мне не угрожает, а из тюрьмы Штендер обещал быстро освободить.

— Кто такой Штендер?

— Резидент абвера в Стамбуле. Операцию готовил он, я — исполнитель.

— Что вам было обещано за операцию?

Мирзоев явно не слышал вопроса.

— Когда пришло время возвращаться в Турцию, я спросил себя: «Почему я должен быть врагом моей родины?» Это трудно выразить словами, но я вдруг понял, что всего лишь пешка, что наци не считают нас полноценными людьми. Я мечтал обрести родину. Теперь я задумался: а какой она будет? В последний момент, может быть, как раз это и решило всё.

Рассказ Курбанова длился много часов. На последних допросах Гаранин уточнил детали.

— Сохранились ли у вас знакомые где-либо, кроме Германии?

— Нет, на это и рассчитывал Штендер, собираясь инспирировать процесс. Правда, есть один человек, о котором он не знает. В Швейцарии живет некая мадам Ибрагимова, жена моего бывшего покровителя. Она француженка. После смерти мужа поселилась в Берне.

— Когда она видела вас в последний раз?

— Примерно два года назад. Узнав в своем банке, что мне перестали переводить деньги, она отыскала меня, когда приехала по делам в Берлин. Впрочем, мадам Ибрагимова поняла, что я уже устроен: на мне была офицерская форма. Вплоть до моего отъезда из Берлина мы с ней переписывались, хотя и не очень регулярно.

— Есть еще знакомые?