…Вечером пришла Нина, и они стали практиковаться в интонации вопросительных предложений, где, на первый взгляд несущественная, мелочь играла большую роль. Ну, кажется, чего проще вопрос: «Вас ист дас?» Такое предложение произносит учитель, держа книгу в руке, спрашивая учеников: «Что это?» Отсюда спокойная интонация. Но вот тот же вопрос, однако с существенной приставкой: «Вас ист денн дас?» Эта так называемая модальная[12] частица внесла в вопрос тревогу, раздражение, иными словами, выразила чувства, переводимые на русский язык как возмущенное: «Что такое?!»
Так Павел постигал глубины языка. Нина вела уроки старательно, как ведут их студенты-практиканты в присутствии строгого методиста. Свой предмет она знала настолько досконально, что не представляла себе объема знаний, который может понадобиться обыкновенному немцу. Павел смотрел на ее носик с узкими раскрылками, на глаза, прикрытые загнутыми ресницами, на нежные просвечивающие пальцы, которыми она перебирала страницы учебника, — и глубокая жалость с безмерной любовью охватывала его…
Проносилось время, отпущенное на занятия. Она совала в портфельчик книги, поцеловав, исчезала. Павел оставался один. Он надевал наушники, слушал сводки Информбюро. В Сталинграде шли напряженные бои, в нескольких местах гитлеровцы прорвались к Волге. Павел думал о бойцах, заброшенных в окопы, землянки, развалины домов, замерших в ожидании атаки, расстрелявших последнюю обойму, бросившихся на пулеметы… Представлял их такими же, как те танкисты, с которыми он оказался под обстрелом новым оружием. Может, и не лежал бы сейчас Павел на госпитальной койке, если бы его не прикрыл огнем лейтенант Овчинников, не притащил на себе механик-водитель Леша Петренко… Вот и сталинградцы держатся даже в тех случаях, когда остаются в одиночку, веря, что товарищи постараются спасти…
В полночь радио выключалось. Павел тянул за шнурок, поднимал штору затемнения. Какие-то всполохи скользили по потолку. Откуда в затемненной Москве такие мирные, похожие на августовские зарницы огни? «Да это же прожектора!» — вспоминал он. Их стрельчатые лучи то вспыхивали, то гасли, зажигались вновь, тревожно обшаривали небо, вглядываясь в притаившуюся мглу.
Наконец сняли гипс и повязки, ослабили шнурки на корсете. После этого быстрее стали затягиваться раны, уходили боли. Клевцов уже мог двигаться по палате, с каждым днем увеличивая время прогулки.
— Этак через месячишко совсем побежишь, — обрадовался Волков, увидевший его на ногах.
На этот раз Алексей Владимирович вытащил из портфеля не книги, а бутылку шампанского и пять яблок:
— Что смотришь? Главврач разрешил.
— Откуда яблоки?
— Подарки из братского Узбекистана.
— По какому случаю?
— Ты что, считать разучился?
— Я и вправду счет дням потерял. Новый же год сегодня!
— Поскольку в полночь меня не будет, отметим его сейчас.
В дверь кто-то постучал. Алексей Владимирович, пряча улыбку, отвернулся к заиндевелому окну.
— Нина?! Ну, сегодня прямо-таки день сюрпризов!
Жена была в том же темно-синем платье, в каком впервые ее увидел Павел в аудитории, как оказалось, единственном праздничном. Но на этот раз Нина пришила к нему кружевной воротничок, надела туфли, короткую стрижку украсила завивкой. Конечно же, Павел догадался, что этот неожиданный визит подстроил Волков, и кинул благодарный взгляд в его сторону. Но тот, загадочно улыбаясь, изучал морозную вязь на стекле.
— С Новым годом! — произнесла Нина, прижавшись холодными с мороза губами к щеке мужа.
Отвернувшись от окна, Алексей Владимирович сказал:
— Под Сталинградом немцев взяли за глотку. Теперь им там не сладко.
Он разлил шампанское, протянул Нине самое крупное яблоко.
— Я не видела яблок целую вечность!
— Целую вечность… — задумчиво повторил Волков, его простоватое, заостренное лицо опечалилось. — Это счастье, Клевцов, что у тебя есть Нина.
Волков тут же поднялся, обратился к обоим:
— Хотелось бы с вами побыть, да дел много. Не хочу на будущий год хвосты оставлять. Завтра обещал Ростовский зайти, а я буду, как только вернусь.
— Вы уезжаете?
— Улетаю.
— Куда? — невольно вырвалось у Павла.
— К партизанам, — ответил Волков, показав этим ответом, что полностью доверяет Клевцову.
Он быстро направился к дверям.
На другой день Павла навестил профессор Ростовский. Он сел на стул, достал из кармана гимнастерки записную книжку.