Тихий гром. Книга третья

— Это как же так — переваривать может «только до обеда», а уже после завтрака просит убрать его?.. А может, по-царски да по-барски так и должно быть?

Опять побежал по строчкам:

«В храме Путиловского завода, в Петрограде, после божественной литургии причтом церкви во главе с настоятелем протоиереем Н. М. Павским при переполненном храме был совершен чин освящения напрестольного креста для походного храма Верховного Главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича. Означенный крест представляет точную копию того св. креста, которым преподобный Сергий Радонежский благословил князя Дмитрия Донского на великое ратное дело, закончившееся полным разгромом татарских полчищ, разорявших святую Русь».

— Ну, конечно, — забавлялся Колька, — как довезут этот крест до фронта, так германцы сразу и побегут до самого Берлина! Никакой силы больше не потребуется… — и глянул по строчкам дальше:

«Военный корреспондент газеты «Frankfurter Zeitung» в статье, озаглавленной «Наш противник», так характеризует русского солдата: «Русский солдат, — говорит он, — это противник, с которым надо очень и очень считаться. Он отважен, прекрасно питается, превосходно вооружен, исполнен личного мужества и презрения к смерти. В натиске он бурно-стремителен, в обороне — чрезвычайно стоек. Хорошо умеет пользоваться характером местности, невероятно легок на подъем, быстро зарывается в окопы, которые через несколько дней в его спорых руках превращаются уже в укрепление постоянного типа… Русские батареи маскируются так искусно, что нашим летчикам очень трудно их выследить».

После таких слов Колька и сам было «исполнился мужества и презрения к смерти». Даже подумалось ему: на фронт бы удрать от родителей и стать настоящим солдатом. Тогда-то вот отец наверняка смягчится, а мать перестанет лицемерить и зальется искренними слезами…

Хотелось Кольке еще помечтать об этом и хоть в мыслях заставить родителей сжалиться над собой. Но тут взгляд его зацепил мелкий, слепой заголовок: «Ликвидация германского землевладения в России» — и Кольке сразу мечтать расхотелось. Взглядом жадно потянулся за строчками, смысл которых явно касался Кестеров, а стало быть, трогал и Колькину судьбу: