Тихий гром. Книга третья

Катерина не заплакала. Словно голую в прорубь ее опустили. Задохнулась и через силу выдавила:

— Давно?

— Вчерась… Не видал я той бумаги. Сказывают, и Шлыковым такая ж бумага об Гришке пришла.

Не удержалась бы, наверно, Катерина — в голос бы заревела, но снова сжалась вся и приникла к Макару.

— Чего там опять? — тихонько спросил он, втягивая голову в воротник.

— Трое конных полицейских вон поехали, а с той стороны ровно бы ваш дядь Мирон едет.

— На нас глядели они?

— Кажись, нет. Разговаривают об чем-то.

— Ну и местечку ж мы выбрали для беседы! Тута, как на параде, все пройдут… Мирон-то ведь в полицию мобилизован… Ты вот чего, Катя… либо́ на другую улицу куда выбирайся, либо́ пересиди где до потемок. Нынче ведь в городу со всех волостей народ. Большая, знать, партия отправляется. Вон и свекор твой в полной обмундировке, с конем покатил. А Кузька, видать, совсем забракованный — в шубе и в малахае отца провожает.

— Никому этот Кузя не нужен, — вздохнула Катерина, — ни царю, ни добрым людям…

Сейчас она неминуемо повернула бы на Васю, но Макар, предвидя это, заговорил сам:

— Найдется и ему местечко хоть в тыловых частях где-нибудь. В станице-то, как и у нас в хуторе, бабы одни да ребятишки остаются, так что скоро тебе и бояться некого будет. А поколь еще поостерегись чуток… Ну, прощай, Катя, двигаться мне надоть. Пешком-то не шибко скоро выходит, а шагать еще далеко.

Не запахивая короткой шубы, он подхватил котомку, повернулся резко и пошел.

— Дядь Макар, дядь Макар! — заспешила она вдогонку, словно боясь оторваться от спасительных ворот. — Не сказывай ты никому, что встрелись мы тута!

— Да что ты, — обернулся он на ходу. — Дарье своей и то не пропишу.

— А, може, Васю где встренешь, поклонись ему от мине!

14

К вечеру того же дня в одном эшелоне с казаками, только в других вагонах, на фронт ехали серые мужики из разных деревень и хуторов. Захватив место на верхних нарах в теплушке, Макар забился в угол и перебирал в мыслях события последнего дня. Да и другие тоже, видать, не оторвались в думах от родных мест, от повседневных дел и забот, потому беседа не завязывалась.

А у Макара к тому же никак не выветривался из мозгов предостерегающий шепоток Мирона перед посадкой в вагон:

— Ты язычок-то покороче держи тама: в кажном вагоне царевы уши подвешены. Они у его длинные — всех вас услышат.

— Дак ведь по туше и уши, — отшутился Макар.

— Верно, — согласился старший брат, — всякие уши по туше, а ты гляди, какие длинней да куда они поворачивают.

Мобилизованный в полицию, на службе Мирон узнал много такого, о чем раньше не догадывался. Теперь его не затащить бы на горячую хуторскую беседу и на аркане.

— Нищему пожар не страшен, а мине дальше фронта не ушлют, — не сдавался Макар. — А ты вот, ежели сможешь, Тихона побереги тута.

— Не хвались, идучи на рать, — осерчал Мирон, — хвались, идучи с рати. Дурная твоя башка ничего ведь не знает об том, чего творится-то кругом! С хутора из-за печки много ли разглядишь? Слушай, чего тебе говорят, да на ус мотай!

Макар и сам понимал, сколь коротки его знания об огромном мире, начинающем гневно клокотать с самого дна, от жару. И припекает мужика не только на фронте. Здесь тоже — до того затянуло облезлую мужичью шею, аж глаза на лоб лезут. А оттого мужик чуто́к пошире видеть начинает. И хоть неприхотлив и вынослив он, казалось бы, как ишак азиатский, но и его терпение выдохлось.

«Вот ведь на бойню-то везут мужиков с казаками в одном эшелоне. Но казаков потому и откармливал царь, земли им отваливал столько, что сами они с ней никак не управятся. Крестьянин опять же и батрачит на них. Налогов-податей с них не берут. За такие блага, пожалуй, не грех и повоевать», — думал Макар.

А мужик-то, за какие ж радости башку свою нести должен под топор? И на японскую мужика тащили, и на германскую теперь вот, и в мирное время служить иди…

«А взамен мужику чего? — чуть не вслух вопросил возбужденный Макар. — И ведь скажи ты на милость, помещики и заводчики, и купцы, и мещане, и казаки — все господами именуются. Только мужики да фабричные рабочие — скоты, выходит. Все в господа повылазили и едут на нашей шее!»

Захотелось Макару крикнуть об этом на весь вагон, выплеснуть всю горечь собратьям! Но предостережение Мирона сработало вовремя. Не крикнул, а только запыхтел, заворочался в своем углу и, перекинув котомку от стены на край нар, сюда же головой перевернулся, а ноги в темный угол вытянул.

К стенке вагона жестянка была пристроена — свечка в ней торчала, и маленький рыжий лепесток пламени колебался и прыгал в лад с колесами, вздрагивая на стыках рельсов. Между нарами, в центре вагона, — чугунная печка. Возле нее мужик сидит на перевернутом ящике — курит и огонек в печке поддерживает.

— Не спится? — спросил мужик, глядя на Макара.

— Да нет, чегой-то не выходит.